Я вообще любил заглянуть в кабинет Александра Арнольдовича после работы. Он часто задерживался у себя – делал плакат, фотомонтаж или оформлял книгу. С ним можно было поговорить на любые темы. Если и был в редакции интеллигент, то это был, бесспорно, он, “Арнольдыч”. Начиная с главного редактора и кончая редакторами отделов, – все вели себя по отношению к нам, фоторепортерам, как восточные владыки, всячески подчеркивая, что именно они, люди с верхних этажей, а не мы, фотожурналисты, ”люди из подвала”, делают журнал. А кто же, спрашивается, летает по самым удаленным районам нашей огромной страны? Кто ищет по крохам светлые стороны не всегда и не везде прекрасной жизни? А ведь их грубость была совершенно излишней. Вот Александр Арнольдович мог взять тебя за плечо и сказать: “Юра, дорогой, давай-ка вот с этой стороны кадр подрежем”. Я иногда соглашался, иногда спорил – имел наглость спорить с великим художником… С ним это можно было. Вот если Грибачев изрекал “нет”, это и означало “нет” – точка. Кстати, к Грибачеву у меня двоякое отношение. С одной стороны, он интуитивно чувствовал хороший кадр. Я могу это анализировать: свыше четверти века преподаю композицию во ВГИК’е. Был случай, я показывал съемку на тему “Пенсионер”, к которой редактор отнесся кисло. Но когда я положил на стол фото: тяжелые руки бывшего каторжанина, знавшие царские кандалы, лежат на раскрытой газете “Правда”, то увидел, как лицо Грибачева изменилось. “Фото дать на разворот!” – воскликнул он… Да, кадр он мог почувствовать. А так – он был высокомерным партийным грубияном, и это еще мягко сказано. С этим постоянно сталкивался и “Арнольдыч”. Особенно наглядно это проявлялось во время ежемесячного показа будущего номера.
Это происходило на редколлегии, где собиралось человек двадцать-тридцать. По сути, это напоминало ежемесячную защиту диссертации или проекта… Главный художник ставил на специальную подставку с подсветкой выклеенные на картонах полосы. Показывал разворот за разворотом, комментируя предлагаемые темы. Все ждали, что скажет главный редактор – не было принято, чтобы высказывались представители “низшего сословия”. А Грибачев: это выкинуть, это к черту, это отложить…Тут же постоянные подпевалы подхватывали критику начальника. И здесь сталкивались мягкость художника и грубость редактора. Иногда на первом же развороте Грибачев браковал тему. Но Житомирский старался ее отстоять, убеждая, что стоит хотя бы досмотреть тему до конца, что так будет понятен ее замысел, решение. Иной раз, это удавалось. Чаще приходилось обиду сглатывать. Я иногда был свидетелем того, как, придя к себе после показа на редколлегии, он в сердцах бросал макет на стол, восклицал: “Ну, черт-те что такое!… ”
Как-то Житомирскому очень понравилось мое новое фото – семья плывет на байдарке со своей собакой. Он напечатал его на разворот, понес редактору со словами: “Это украсит журнал!”. И в ответ получил: “Что?! Отдыхать с собакой?! Да это же капитализм!! Выкинуть немедленно”. Другая ситуация не менее показательна. Александр Арнольдович сделал разворот из трех моих фото об отдыхе на природе. На одном – люди вокруг котелка, в котором варится уха. Меня ищут всей редакцией: “К главному, срочно! ” Вхожу. У него уже все члены редколлегии, в том числе и Александр Арнольдович. Грибачев, довольный, спрашивает: “Ну что там, в этой ухе?”. Я начинаю перечислять рыб, каких помню: жерех, судак, лещ, ну линь еще… И слышу возмущенное: “Что?! Линь в уху?!!” И выбросил всю тему. Редактор ведь рыбаком был заядлым. Рыбак в нем сейчас и заговорил. Житомирский мне потом сказал: “Надо же было начать перечислять сорта рыбы… Тут же не видно, какая рыба кипит в котелке”… И в этот раз снова пришлось отдать фото в АПН.
А вот к Александру Арнольдовичу никаких претензий у меня никогда не возникало. Не было случая, чтобы он ухудшил мой фотоочерк. Когда над материалом работал именно он, я чувствовал, что это сделано рукой мастера-профессионала. Для меня он непререкаемый авторитет. И как дизайнер журнала, и как художник.
Доводилось мне наблюдать и его стиль общения со своими художниками. И здесь эта была полная противоположность нетерпимости и высокомерию редактора. Спокойно, не повышая голоса, он аргументировано объяснял, что и как лучше сделать: это фото стоит укрупнить, тут скадрировать, здесь подрезать…