Враг моего сердца

– Был я однажды, ещё выучеником у другого волхва, на одном капище, – он сощурился, словно обратился внутрь себя, вынимая из помутневшей памяти нужное. – Да и то не был, а так, со стороны смотрел. Потому как женское оно и справлялись там в то время обряды, в которые мужам лезть негоже. Почитали его сильно. Место особое – говорили. И видел там изваяния точь-в-точь такие же, только большие. Но сейчас уж не вспомню, где то капище стояло.

Леден выслушал его внимательно, и в глазах его снова загорелся тёплый свет надежды. Стали они такими, какими редко их приходилось видеть – приветливо голубыми.

– А если волхва в Велебоске об этих фигурках расспросить? – он посмотрел на Елицу, которая уже совсем оправилась после похода в Навь, а потому готова была искать Сердце дальше, раз тут не нашлось.

– Возможно, он знает, – согласилась она.

И на душе просветлело. Вернуться в Велеборск, покинуть скорее это место, что причинило столько тревог и боли. Другого ей сейчас и не было нужно.

Поддались они на уговоры Остромира и задержались ещё на день. Отдохнули и уложили в головах всё, что случилось. Одно плохо оказалось: Елица проснулась ночью от кошмара, который после пробуждения и вспомнить-то не смогла. Только осталась будто бы внутри шершавым глиняным черепком часть Навьего мира. И скользнула по щиколоткам мёртвая тина чёрной реки. Она села на лавке, оглядываясь в неподвижную фигурку Миры, которая и не услышал её тихого вскрика. Отдышалась немного и снова легла.

И как бы ни был гостеприимен Остромир, как бы ни уговаривала Сияна задержаться ещё немного, а пришло время возвращаться. Елица едва дождаться смогла. Была ей Радога домом когда-то, да ненадолго – не успела в сердце осесть.

Леден, кажется, тоже торопился назад, хоть и сказать особо брату было нечего. С самого раннего утра, когда вставшее Дажьбожье око ещё едва проглядывало сквозь набрякшие веки облаков, они погрузились на лошадей и отправились наконец в Велеборск. И задумчиво-хмурым был нынче Леден, а уж десятник его Стоян – и вовсе мшистых гор мрачнее: распрощался он с Убавой, пообещал что-то, наверное. Но не знал теперь, когда свидятся и подпустит ли его ещё Остромир к своему порогу.

Говорят, дорога назад всегда кажется короче. Так и было: то ли разгулявшаяся теплом к самому Лельнику погода благоволила, то ли нетерпение скорее добраться до Велеборска подгоняло, а вот уж большая часть пути оказалась позади. Только нехорошо стало на душе, как приехали на тот самый погост Белич, где жена старосты отравленную мазь для Ледена дала.

Елица уж как только ни пыталась заставить себя смолчать, но всё же не сумела.

– Что же теперь с Годаной будет? – спросила, поравнявшись с княжичем, который, как и всегда, ехал впереди.

Он коротко посмотрел на неё и снова вперился в даль, где проступали уже среди зелёно-бурой стены леса очертания изб вокруг крепости.

– Ты снова за старое, княжна, – вздохнул, словно уж посчитал, что она неисправима. – А ведь она меня отравить хотела. Понимаю, что тебе всё равно. Но мне-то ещё моя жизнь дорога.

– На суд её повезешь? – Елица и хотела бы чем-то оправдать Годану, но понимала, что Леден прав тоже.

– Нет, – княжич покосился на неё, явно желая видеть, как вытянется её лицо. – Виру наложу. Большую. Не пастушка ведь порешить хотела. А там как хотят пусть собирают. Не соберут в срок – тогда по-другому судить будем.

Она и говорить больше ничего не стала: всё верно Леден рассудил. И разговора того, что между ними со старостой после случился – не слышала. Зато узнала, сходив вместе с Мирой на здешний торг – чуть развеяться – что Бошеслав едва не в ноги княжичу бросился в благодарность за то, что жену его непутёвую губить не стал. И благосклонно так местные о том шептались, что даже сомнение разобрало: неужто теперь примут, смирятся совсем с мыслью, что Ледена уважать и стеречься нужно?

Как возвращались Елица с чернавкой к гостиным избам, так ещё издалека увидели, что к ним как будто другие путники приехали: стояла тут повозка, резная, красивая, запряжённая двумя крепкими гнедыми лошадьми. А вокруг хлопотали кмети тоже, да совсем немного: от татей разве что отбиться, коли встретятся. Значит, кого-то стерегут. Заметила Елица среди мужчин и Ледена: он с кем-то говорил приветливо – не видно за спинами мужей. И, только ближе подойдя, разглядела – едва корзину со свежим хлебом не выронила. Кутаясь в тонкий плащ и поглядывая на княжича с лёгким испугом, стояла перед ним Вышемила – младшая сестра Зимавы. И как только здесь очутилась?

Елица окликнула её, не понимая ещё до конца: может, ошиблась? Но девушка тут же обернулась, нахмурилась, оглядывая пристально, а в следующий миг едва не бегом кинулась навстречу, не обращая внимания на то, что сапожки из тонкой кожи пачкаются в ещё не подсохшей грязи взбуравленного десятками ног и копыт двора. Елица под недоуменным взглядом чернавки поспешила к ней тоже и через миг обняла Вышемилу, погладила по пшеничной косе, что стала за то время, что они не виделись, ещё длиннее и толще.