Враг моего сердца

Чтибор сложил перед собой руки, отодвинув в сторону опустошённую миску. А после поднял на Ледена внимательный и строгий взгляд. К таким тот уже привык: часто приходилось наталкиваться. Когда изучают, мысли прочесть пытаются и вызнать зло – нарочно, потому как остёрский княжич лишь зло думать и может. Но и сомнение в таких взорах встречается часто, потому как на деле обычно выходит по-другому, нежели представлялось. И завоеватели жестокие, которые, коли молву слушать, не щадили ни старого, ни малого, пока до Велеборска шли, на деле оказываются не такими уж тварями. И не чудовищами с волчьими головами.

Вся эта дума читалось сейчас на сосредоточенном лице боярина.

– Спасибо, что приехал, княжич, – наконец проговорил он. – Что озаботился, хоть гонца я и не слал.

Леден вздохнул, не желая покупаться на добрые слова. Взглянул на своих выживших в схватке людей, которых осталось всего трое.

– Надеюсь, что ты и правда не марался подлым нападением, Чтибор, – буркнул в ответ. – И не придётся мне милость на гнев менять, когда всё откроется.

Боярин подбородок вскинул, словно осерчал, но спорить не стал даже. Продолжилась молчаливая обедня, и лишь под конец её Чтибор спросил:

– Как Вышемила там поживает? – в голосе его разлилось ожидаемое тепло.

Леден на миг зубы сжал: до того горько во рту стало от необходимости рассказать, что с боярышней случилось. Он миг колебался, а после проговорил:

– Хорошо поживает. Славная дочь у тебя, Чтибор.

Под подозрительным взглядом боярина он встал и покинул гридницу, оставив недоумевающих от такого поворота кметей доедать свои щи.

Как пришёл срок, справили страву по воинам, что пали при нападении татьей ватаги. А там, чувствуя себя немного лучше, Леден собрал своих людей назад ехать. Обсуждать с боярином больше оказалось пока нечего. Показался путь обратный скорым, будто день всего прошёл. Погода не ставила препон обильными дождями и всплесками Божьего гнева. И выросли скоро уже знакомые стены Велеборска на возвышенности так ясно, словно и не пропадали вовсе. Вот, только вчера за околицу ступили.

Встретил многолюдный посад Ледена, как родного почти. Уж и улицы казались знакомыми, и даже лица некоторых горожан. А вот детинец полнился предостережением очередных скверных вестей. Не вышел встречать Чаян, не мелькнула перед взором Зимава. Даже Вышемила будто затаилась в своей горнице, хоть, спешиваясь во дворе, Леден и видел, как показалась её фигурка в окне. Чуя недоброе, он взлетел по лестнице, стремясь к брату в хоромину. Что стряслось такого, если их всех будто хворью какой побило? И в открытом переходе терема натолкнулся на Доброгу, который, видно, и собирался его встречать, да не успел.

– Здрав будь воевода, – Леден невольно протянул руку, и удивился даже, когда тот обхватил его запястье и пожал приветственно, словно товарищу.

– Поздорову, – буркнул. – Коли ты к Чаяну собрался, так нет его.

– И где же?..

Воевода покривил губами, явно мучаясь тем, что знал. И такая тревога в его глазах вспыхнула, что тут же передалась и Ледену. Он бездумно обернулся к женскому терему и даже шаг уже назад сделал, намереваясь туда идти тотчас. Не к Вышемиле – нет. Захотелось остро княженку увидеть. До ломоты в груди, до шалого тумана в голове.

– Елица до Велеборска не доехала ведь, – ведром стылой воды опрокинул на него весть Доброга. Леден сжал пальцами перила так, что показалось, будто вмятины на дереве останутся. – Забрал её княжич Зуличский. Гроздан. Вернее, сама она с ним уехала. Так Зимава сказала.

– А Чаян что же? – сипло уточнил Леден, хоть и так понятно стало.

Воевода усмехнулся невесело.

– Дело понятное – за ней поехал.

Глава 14

Голова едва не разламывалась от боли. Елица медленно повернула её, ничего пока не слыша и не понимая, где сейчас находится: то ли лежит ещё в лесу на пригорке, то ли уже в хоромине какой. Но оказалось, ни то и ни другое. Скоро пробился в нос запах холодной реки и закачалось легонько ложе под спиной. К этим почти неразборчивым ощущениям примешалось тихое бормотание мужских голосов. Где-то негромко напевали отрывистую и грозную песню. Что-то размеренно стучало. Плескала вода под вёслами.

Елица открыла глаза: и показалось на миг, что ослепла, но моргнула несколько раз и поняла, что над её головой просто холщовый полог натянут на распорках между бортами большой ладьи. Рассеянный свет, то ли утренний, то ли вечерний, проникал сквозь плотную тканину неохотно, а от того полог давил на пострадавшую от удара голову, словно каменный.

Пришлось с трудом опереться на локоть, чтобы хоть слегка приподняться и оглядеться. По обе стороны от укрытия сидели гребцы, мерно и размашисто двигая могучими руками. Где-то у носа стучали по щиту, задавая ритм, а потому дело шло слаженно и справно. Витал в воздухе острый запах пота, лился вместе с летней духотой под полог вязким киселём. Елица поразмыслила, стоит ли выдавать себя, показывать, что очнулась. Но и не пришлось решать: её заметили и так. Один из мужей наклонился, вглядываясь в сумрак укрытия, что располагалось возле мачты, и гаркнул кому-то: