Враг мой - дневной свет (СИ)

Снова хлопнула входная дверь. На этот раз снизу послышались торопливые шаги матери; она явно была взволнована и спешила поделиться с ним страшной новостью. Хорошо, что люди так и не научились читать чужие мысли, а не то он стал бы первым кандидатом в палату психиатрической лечебницы. Что почувствовала бы его мама, узнай она, до какой степени сексуального возбуждения дошел он, увидев кровь на коленях девушки?! Ему с трудом удалось одолеть это яростное чувство, это дикое желание вымазать девушку в крови всю, растерзать ее, а потом укусить, и кусать еще и еще, еще и еще!!!

Он сжал виски пальцами и надавил, собираясь с силами. Надо же, как он ослабел. Неужели это от возбуждения? Может, от страха? Вот еще! Он нисколько не испугался!

— Дима? — мать забарабанила в дверь. Должно быть, решила, что он в обмороке от увиденного. Он не ошибся, предполагая, что его мамочке совсем не доступны тайные закоулку его души.

— Я слышу тебя, незачем выносить мне дверь! — откликнулся он резче, чем обычно. — Сейчас открою, подожди минутку!

Из мрака коридора на него глянуло бледное, осунувшееся лицо в обрамлении темных развившихся волос. В руках у нее ничего не было, вопреки обыкновению. Видимо, она примчалась к нему сразу, как вернулась с места происшествия. Она плакала, и плечи ее безудержно вздрагивали. Похоже, что смерть соседки произвела на нее совсем другое впечатление, и вызвала полностью противоположные эмоции. Он не знал, что следует говорить в таких случаях, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову:

— Круто, да?

Мать схватилась рукой за перила, и вовремя, иначе в их пригороде случилась бы еще одна трагедия.

— Как?!..Как ты можешь…восторгаться таким…такой?! — ее затрясло еще сильнее.

— Это не восторг, — спокойно произнес он. Что-то чуть-чуть кольнуло в груди, когда мать пошатнулась, но тут же отпустило. Не страх, не отвращение, а так, легкое сожаление о себе самом, что будет с ним, если она погибнет. Но она устояла, взяла себя в руки и разозлилась. Он зауважал ее в очередной раз.

— Ну, ты и тип, сынок?! Не думала, что сидение в четырех стенах превратит тебя в маньяка! Всю кровь разглядел? Ничего не упустил? А может, мне убийство тебе на дом заказывать, как ты на это посмотришь?!

— Ладно тебе, мам! — он усмехнулся. — Подумаешь. Я же не знал ее совсем. А дорога так далеко от моего окна, что толком ничего не рассмотришь, поэтому я и не испугался…и не расстроился, — добавил он интуитивно, чтоб окончательно усыпить ее бдительность.

— Да?! А твое «круто»? — она все еще тяжело дышала, накрепко завязнув в сетях очередного стресса.

— Ну, «круто» говорят не только от восторга. Это вообще…, так, выражение.

— Да… выражение, — она чуть расслабилась. — Может, и хорошо, что ты не ходишь на улицу. Черт знает, во что превратилась жизнь за окном. Иногда я начинаю понимать тебя в твоем нежелании общаться с людьми.

— Почему? — он с любопытством взглянул на нее, поняв, что в таком состоянии мать может наговорить много интересного.

— Представь только, милиция стала допрашивать дочь погибшей, когда та еще в себя не пришла. Плачет девчонка, визжит, в крови вся, а они: «Что вы видели? Где вы были? Сколько вам лет?» Нет, я точно скоро запрусь с тобой в комнате.

Он облизнул губы. Снова перед глазами предстала вымазавшаяся в грязи и крови белокурая красотка в ситцевом, промокшем насквозь, халате, под которым явственно угадывались пышные формы. Мороз и жар обожгли его кожу. Во рту пересохло.

— А как ее зовут? — вдруг спросил он у матери.

— Юля, по-моему, — хмуро ответила женщина, — я, правда, не уверена. Они не так давно сюда переехали. Хорошо еще, что отец жив — здоров, прокормит.

— А он кто? — почему-то мысль, что Юля окажется в доме наедине с мужчиной, пусть даже ее родным отцом, совсем не понравилась Дмитрию.

— А черт его знает.

Внезапно ему захотелось остаться одному. Он и раньше замечал, что не может общаться с каким-нибудь человеком дольше пятнадцати минут кряду; мать не была исключением, но ее он хотя бы переносил и сверх отмеренных пятнадцати, а вот кухарку, приходившую помочь с солениями в летние месяцы, и так же приходящую уборщицу, он терпеть не мог ни секунды. Представив себе, как чужие руки хватают его вещи, копаются (о, да, он убежден в этом) в их с матерью шкафах, читают их журналы, пьют из их чашек, он впадал в ярость и старался, по мере сил контролировать степень дозволенности этим грязным людишкам.