Пока огненная волна понеслась в одну сторону, я аккуратно обошел его с другой. Синее сверкание послушно разлилось по моему кулаку, пусть и не такое яркое, как в начале, но все еще густое, и с напором врезалось в его покров, будто пробивая насквозь. Броня на сопернике заалела еще сильнее. Обернувшись, он гневно швырнулся потоком жара. Я увернулся и тут же нанес еще один удар ему в покров, метя в плечо его рабочей руки, где слой синевы был тоньше всего. В следующий миг свечение дрогнуло вокруг всего его тела, как пламя на ветру, и плавно потекло в воздух, словно отдавая тому остатки синевы, а вместе с ними и одно из преимуществ соперника. Пытаясь отыграть, огонь буйно сорвался с его ладони и лизнул меня по груди — но так слабо, будто просто дружески хлопнул. Тем не менее краснота на моей защите стала заметнее.
— Холодно! — я резво отскочил в сторону.
Собрав остатки сил, Голицын выбросил волну пламени на мой голос. Правда, этим огнем уже было не обжечься — разве что прикурить от него. Так стерлось и второе преимущество.
— Горячо!..
Пока соперник нервно дернулся в одну сторону, я молнией подскочил к нему с другой и сияющим кулаком нанес удар в голову — в совсем тонкий, уже почти прозрачный покров. Остатки синего свечения слетели с его тела как сорванная вуаль. Броня мгновенно залилась густой краснотой. Следом ноги Голицына подкосились, словно их стянуло веревкой, и он без сил рухнул на пол.
Несколько мгновений в спортзале стояла тишина — лишь кровь яростно стучала в моих висках, намекая, что я и сам на пределе.
— Я бы не сказал, что твоя победа — это везение, — Рогозин повернулся ко мне, — но и стратегией это не назвать. Весь бой твои шансы проиграть были примерно такими же, как и выиграть. Противник поопытнее тебя бы раскатал.
А то я не знал — лучше бы чего дельного посоветовал.
— Голицын же изначально плохо пользовался своими преимущества, — продолжил он, обращаясь уже к остальной группе. — Щит надо было ставить сразу, как только соперник создал иллюзию, а не слепо разбрасываться огнем, истощая себя. И уж точно не надо было щит снимать, — добавил он, повернувшись к медленно поднимающемуся с пола Голицыну, — это твоя ошибка.
— Щит тратил мои силы! — тот злобно взглянул на меня, вновь увидев.
— Пламя, которым ты бесцельно швырялся, тратило твои силы куда больше, — возразил преподаватель, — а щит давал тебе преимущество.
— И чтобы это тогда был за поединок, — проворчал Стас, — если бы я убрал пламя и оставил щит? Он бы стоял, и я бы стоял?
— Да, стояли бы, — кивнул Рогозин, — ты бы его не видел, а он бы не мог к тебе притронуться. В реальном бою оба бы выжили, а так ты вроде как умер…
— Но ведь цель была уничтожить противника!
— Вот тебя и уничтожили, — косматые брови насмешливо взлетели вверх.
Не найдя, что возразить, Голицын сцепил зубы и, скинув защиту в ящик в углу, устало, еле переставляя ноги потащился к Островской. Я тоже снял свою и вымотано побрел на скамейку к друзьям, потирая бок заметно натертый броней. Когда начинала краснеть, она будто давила на тело, как бы намекая не расслабляться. Да уж, погоняли мы друг друга изрядно.
— Молодец! — Генка с задором шлепнул меня по плечу. — Так его!
— Поздравляю! — улыбнулась с другой стороны Роза.
Следом меня поздравила еще примерно половина студентов — лишь Зорин коротко кивнул, не тратя слов. Остальные же не радовались, болея в этом поединке явно не за меня.
— Вы четверо можете немного посидеть, — Рогозин прошелся по нам глазами, — а остальные быстро и бодро встаем со скамеек. У нас тут вообще-то практика…
Остаток урока он гонял нашу группу по залу, заставив отжиматься, взбираться по канату и усиленно разминаться. Так что вскоре ушатанными были все, а не только участники недавних спаррингов. Нас четверых он тоже в итоге согнал со скамеек, заявив, что хватит прохлаждаться, и отправил бегать кругами по залу вместе со всеми.
— Спорт для мага все, — приговаривал Рогозин, расхаживая, как командир, по центру зала. — Тело должно быть крепким, выносливым и здоровым. Каждая пропущенная вами тренировка — преимущество вашего врага! Не давайте врагам преимуществ!..
Со звонком все дружно и одновременно очень тяжело выдохнули и поплелись к раздевалке, еле передвигая ноги. Некоторые из девчонок, казалось, вот-вот брякнутся в обморок.
— Тебе вообще-то спортом надо заниматься почаще, — Генка со скепсисом оглядел пошатывающуюся Розу. — Может, будешь с нами бегать по утрам?
— Каждый день как сейчас? — пробормотала она. — Я уже еле шагаю…
— Идите, — бросил я, косясь на стоящего в центре зала преподавателя, — я догоню.
— Слышала, — усмехнулся друг, — а кое-кто еще даже догонять может…
— Этого кое-кого, — проворчала Роза, — как будто в детстве током ударило, и заряда до сих пор хватает…
На этом момента она запнулась, словно язвить и шагать одновременно было сложно. Генка мигом ее подхватил, она заявила, что не надо ее лапать, и, привычно препираясь, они направились к раздевалкам. Я же подошел к Рогозину, который с довольным видом наблюдал за выжатыми студентами.