Враг народа. Воспоминания художника

В первой «Мулете» Толстого (1984) появилась проза Константина Кузьминского — сабельные удары по русской морфологии и орфографии. Летели головы у заглавных букв, гласные дергали как сорняк, а запятые и точки прыгали кувырком в особые места. До этого мне попадались едкие и точные комментарии Кузьминского к стихам его современников, а теперь рубил и кромсал прозаик, красиво и содержательно расправляясь с персонажами повести. Эпистолярное заключение издателя Толстого — «клеветник, интриган и подонок» (о Кузьминском) — меня не обескуражило, а наоборот, я проникся глубоким уважением к заокеанскому «клеветнику» Кузьминскому.

«Сидит в парижеве лимонов, а бродский у него в печенках» — такое сочиняет подлинный поэт.

В следующем номере «Мулеты» я рисовал картинки с уникальным рубакой русской словесности.

Кузьминского я никогда не видел в глаза, но со слов Хвоста и Нуссберга знал, что в Питере был один «локомотив» по имени «Кузьма».

Папа локомотива не отличался особым воображением, назвав сына в свою честь — Костя, и получился Константин Константинович Кузьминский. В короткой автобиографии, составленной в восьмидесятом, он пишет: «Положение: шизофреник, специальность: тунеядец».

Предки шизофреника в густом тумане разночинной и местечковой Малороссии. Казаки и кантонисты, народники и марксисты, затем строители коммунизма в одной, отдельно взятой стране.

Семья на окладе «служащего, ну, а „Кузьма“ в школе с английским языком, номер 213, на Фонтанке — „первая школа, организованная Сталиным в 1949-м, чтобы пополнить ряды выбитых дипломатов“, разъясняет сам К. К. К. Его однокашник — Лешка Хвост, „сын английского шпиона, автора учебника англо-американской литературы для старших классов, Льва Васильевича Хвостенко по прозвищу „хаш-хаш““».

Дипломат из шизофреника не получился. Университет проспал и бросил. Недоучка напился и двинул по уху милиционеру. Сел в дурдом, но не разоружился. Начинающий тунеядец трудится в зоопарке, воюя со злобным попугаем какаду.

Групповщина и отрыв от масс.

Литературный Ленинград «Кузьмы» начинается со стихов Николая Степановича Гумилева — строгий классицизм, авантюрный сюжет, затем пришла очередь футуристов, нелюбимых местными поэтами. «Кузьма» — разрушитель этих литературных школ.

Рассказывают, что в 1960-м он жрал не каждый день, а «ахматовский сирота» Оська (И. А. Бродский), которому родители оставляли обед, звонил ему. Кузьма приходил, и они съедали «бродский обед» на двоих.

У тунеядца Бродского Кузьма занимает особое положение первого издателя.

«Собранный полный Бродский (работа за февраль-декабрь 1962 года наша с Григорием Леоновичем ковалем, слепым моим учителем, соавтором и составителем) был рассчитан в 3-х экз. Боренькой Тайгиным (издательство „Бэ-Та“), один из них был отправлен в декабре, с любовью В. Я. Ситникова, архитекторшей Галей Старицыной (подругой моей жены основной, которая и ныне), для передачи Алику Гинзбургу, и тот двинул ее на запад, где уже вышла во „струвовских“ опечатках и превратностях».

«Кузьма» не числился среди «ахматовских сирот». В комаровскую будку, где окопались Найман, Бобышев и Бродский, он не ездил, у самовара отяжелевшей поэтессы Серебряного века не сидел. «Кузьма» издавал тунеядцев просто так, из любви к настоящей поэзии. Подпольного издателя кололи аминозином на «Пряжке». Ему шили нелегальную фарцовку, и пришлось месяц попариться среди настоящих сумасшедших. Редких иностранцев питерские тунеядцы встречали как посланцев иных планет. Мастерская «Мишули» Шемякина, строившего свой мир барочной графики, была вроде нелегального «МИДа». Там пили, там любили, там встречали парижскую тетю Дину Верни, там паковали чемоданы на Запад.

«Рабочий Русского музея» Костя Кузьминский выдернул из «МИДа» Сюзанну Масси и с ней издал «Живое Зеркало» — 1972-й. Так что о Западе грамотный рабочий «знал почти все».

А тут подоспели «проводы».

1971-й — проводы Мишули Шемякина, 1972-й — проводы Оськи Бродского, 1973-й — проводы Анри Волохонского, 1974-й — проводы Вовика Марамзина…

«Кузьма» — человек игры. В начале 70-х жизнь тунеядца повисла на «проводах», как акробат на проволоке.

«Осенью 1974 года я открыл в параллель бульдозерной выставку 23 художников на площади 24 кв. м. 128 работ, херр Нуссберг выслал впередсмотрящего своего мичмана Глинчикова (итээренфюзист), после чего прибыли сами — с Галкой Битт (во Франции?), Пашкой Бурдуковым (убит в Берлине), Наташкой Проскуровой — террористкой (в совке?), и учинил террор, перевернул все вверх ногами, устроил съемки, задружился с моими художниками — росс-захаров (в Германии), Путилин (в Париже), заинтриговал и вывел всю группу из участия в выставке Газа (дек. 74), путем чего мне пришлось мирить „вышедших“ с жарким (в Париже) и оргкомитетом…»

Конечно, «Кузьма» перед отъездом (1975) хотел хлопнуть дверью погромче, заявить о себе, как заявили московские «Мухоморы» Комар и Меламид, и шумок, правда, вышел изрядный. Дров в огонь подбросил московский кинет Лев Нуссберг (тогда и не «фон» и без сдвоенного «с»).