Читаем Враг народа. Воспоминания художника полностью

Этих молодых людей я увидел в садике Дома писателей в 1992 году. Пригласил меня устроитель выставки, незнакомый поэт, посылавший книжки дочке Марфе. За буфетной стойкой маячил дежурный бармен, на стенах пустого помещения висели черно-белые фотографии московских двориков, унылые и примитивные: кошка на лавке, старуха вяжет чулок, двое режутся в домино. Возможно, в этом унынии и был смысл картинок. Лишь за металлическим садовым столиком, выкрашенным белилами, сидело трое модно подстриженных под «казачков», с постными и очень простыми лицами учеников «изотехникума» со Сретенки. Они цедили из соломинок коктейли, изредка перекидываясь словечками. Люди не обсуждали что-то важное, а позировали, то и дело меняя позы и повороты.

Я, единственный посетитель выставки, услыхав русские фразы, подошел, полностью представился, чтобы не было лишних вопросов, и лишь одна женщина назвала свое имя, Катя Кузина, нехотя и отрывочно указав на соседей: это Молодкин, а это Беляев. Минут пять я пытался расшевелить группу на пустой разговор о выставке. Молодые люди смотрели на меня молча, как на чужака иного мира, старичка, говорящего по-русски. Лишь девица Кузина пыталась играть в приличие и сказать, что они проездом из Амстердама, где их приняли за пижонов и гнусно надули, не оплатив за обратный проезд в Москву. И, если я такой шустрый, не дам ли им денег на гостиницу и на дорогу!

Разговор принимал очень неприятный поворот в пользу «Армии Спасения» на фоне говенного буфета. Я сказал, что у меня нет денег, и народ отвернулся, сменив позы. Мне ничего не оставалось, как сказать «желаю успеха» и уйти по хрустящему гравию садика, проклиная поэта, выставку и наглых совков.

Прошло четыре года, и вдруг я получил приглашение от «коммерсанта» Натальи Селивановой, с которой обменялся адресами на «скорпионах» Хвоста. Я не знал, что эта шустрая женщина организует выставки.

В 1996 году она сняла помещение на рю Келлера у Бастилии и поселила туда бездомного артиста Гошу, мечтавшего о мировой славе рисовальщика. Не дожидаясь вернисажа, я позвонил этой Селивановой и договорился о встрече в ее галерее.

Молодая женщина европейского вида, в настоящих кожаных туфлях на каблуке, из чего я сделал заключение, что пешком она не ходит, представила мне заросшего до глаз Гошу и показала огромную инсталляцию в центре помещения. Говорила она толково и охотно, с высоким патриотическим накалом, что меня не раз поражало у такого рода модно одетых русских женщин.

— Я убеждена, что русское искусство заслуживает гораздо большего внимания, чем делается до сих пор!

Так могла говорить княгиня Мария Клавдиевна Тенишева в 1900 году министру просвещения Франции, но с тех пор прошло, сто лет, мир поменялся, но не мозги этой образованной и красивой женщины. Она свято верила в державу, в могущество русской армии и русского искусства, где можно вырастить ихтиозавра и привезти его на выставку чешуйчатых животных.

В наше время, когда культуры всех народов сошлись вместе за одним столом, необходима безмятежность духа и личный ход в творчестве, чтобы оставить кирпич в мировой эстетике, но Наталья Селиванова жила под гипнозом «Святой Руси», несправедливо обиженной капиталом.

Семиметровое дубовое бревно с металлической болванкой упиралось в крышу галереи. Этот столб был обнесен свинцовыми щитами, раскрашенными синей краской, где то и дело мелькали крестообразные зигзаги. По углам помещения радиопередатчики выдавали григорианские распевы. Этот «фалл», названный артистами «Копье Вотана», напоминал зарвавшимся музейным работникам о существовании могучего нордического наследства России.

Такой наглядной и открытой пропаганды фашизма я еще не видел.

Авторы инсталляции — Молодкин и Беляев.

Я очень сомневаюсь, чтобы Селиванова заработала на показе «Копья Вотана», провоцирующего национальную паранойю красно-коричневых. На вернисаж я не пришел, постыдился. В прессе вышла статейка в модном журнале «Нова». Рецензия снабжалась кружочком, символом французских шовинистов «национального фронта». Эти сразу нашли друг друга.

Не надо было быть проницательным мудрецом, чтобы догадаться — большой капитал на выставку не придет.

Наталья Селиванова угробила большие деньги на установку «русского фалла». Сторож Гога сбежал в Москву. «Фалл» разобрали по частям и выбросили на помойку. Металлические росписи забрали Беляев и Молодкин. Галерею прикрыли на первом представлении. Культ «Вотана» не прижился в развращенной столице Франции. Слабосилие и духовная порча лезли из московских молодчиков, как ржавые гвозди из авоськи. Инсталляция нацистов походила на наглядное пособие для начинающих психиатров.

Апофеоз национальной шизофрении!

И — слабый член предложения.

* * *

Зачем я рисую? Тянет! На мрачные и веселые картинки.

«А у нас в Тарусе!..»

Дурак святого искусства. Особые принципы. Любительский русский кружок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Верещагин
Верещагин

Выставки Василия Васильевича Верещагина в России, Европе, Америке вызывали столпотворение. Ценителями его творчества были Тургенев, Мусоргский, Стасов, Третьяков; Лист называл его гением живописи. Он показывал свои картины русским императорам и германскому кайзеру, называл другом президента США Т. Рузвельта, находился на войне рядом с генералом Скобелевым и адмиралом Макаровым. Художник побывал во многих тогдашних «горячих точках»: в Туркестане, на Балканах, на Филиппинах. Маршруты его путешествий пролегали по Европе, Азии, Северной Америке и Кубе. Он писал снежные вершины Гималаев, сельские церкви на Русском Севере, пустыни Центральной Азии. Верещагин повлиял на развитие движения пацифизма и был выдвинут кандидатом на присуждение первой Нобелевской премии мира.Книга Аркадия Кудри рассказывает о живописце, привыкшем жить опасно, подчас смертельно рискованно, посвятившем большинство своих произведений жестокой правде войны и погибшем как воин на корабле, потопленном вражеской миной.

Аркадий Иванович Кудря

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное