Враг народа. Воспоминания художника

К выставке у меня собралось пять холстов на гнилых самодельных подрамниках и десяток на грунтованных картонках, подарок Каневского. Я облюбовал кирпичный тупик с ветхими домами, где по преданию жил Шамиль, и там красил всю весну.

Ни абстракций, ни ташизма, а портреты домов.

У меня отобрали «Красную корову» и «Лодки».

Приехавший из Калуги Вл. Кобликов и Балтер просили поставить калужанина Льва Курчика заочно, не глядя на картинки.

По совету Тольки Коновалова мы получили превосходно оформленные графические листы Ивана Митурича и Надежды Гумилевской.

Мы грелись на солнышке, когда затрещал рожок автомобиля. Из Москвы приехали наши подпольные соратники, Мишка Гробман и Володя Галацкий.

— Принимайте в компанию! — зычным голосом возвестил Гробман. — Багажник забит шедеврами самого высокого качества!

Появились вещи Галацкого, картина классика Михаила Яковлева, изображавшая Францию, огромная папка монотипий Гробмана, гуаши Володи Яковлева, первые композиции Володи Пятницкого.

Из Ленинграда пешком и автостопом пришли два художника и две художницы под водительством Алексея Хвостенко. Они клятвенно обещали сделать большую мозаику из тарусского мрамора, но лето проспали на сеновале, изредка вылезая за жратвой.

Началось самое нудное и опасное время ожидания с примерным поведением в общественных местах. Это тяжелое испытание художники с честью вынесли, если не считать мелкой стычки, когда нашего друга Хвостенко столкнули с парома в речку.

Точно вовремя на старом биплане из Калуги прилетели журналисты Яков Левита, Володя Кобликов и Лев Курчик. Они ночевали у Балтера, отвечавшего за всех нас перед вечностью.

За день до вернисажа уехали Галацкий, Гробман и Свешников.

Выставку составили следующие лица: 1. Б. П. Свешников. 2. Иван Митурич. 3. Лев Курчик. 4. Анатолий Коновалов. 5. Надя Гумилевская. 6. Михаил Яковлев «дед». 7. Владимир Галацкий. 8. Эдуард Штейнберг. 9. Юрий Фомин. 10. Михаил Левидов. 11. Валентин Воробьев. 12. Михаил Гробман.

В открытой папке в неоформленном виде представлялась графика Вл. Яковлева и Вл. Пятницкого.

Вечером началась развеска картин, и у завклубом отвисла губа от удивления.

— Братцы, так это не картины, а абстракции! Как же так, Коновалов? Ну, если руководство не возражает, вешайте на свою шею! — заматерился и пропал из вида.

В полдень 2 июня шрифтовик Коновалов приколол свежую афишу у входа в клуб, и отборный народ России сгрудился у крыльца.

По словам актера Прохора Аксенова, Таруса не помнила такого оживления лет сорок подряд.

С брички, запряженной в косматую лошадку, сползли писатель Юрий Казаков и его приятель Федор Поленов, внук академика и директор музея.

С дебаркадера, небрежно сплевывая по сторонам, поднялась шайка студентов Академии художеств. Из соседнего Лодыжена, в могучем «ленд-ровере» подрулили Святослав Рихтер, Володя Мороз и Ян Левинштейн. Пешую колонну интеллигентов — Паустовские, Оттены, Цветаевы, Голышевы — чуть не придавил черный лимузин, возивший содружество «Кукрыниксы». У крыльца образовалась давка. Скандал вспыхнул до показа и обсуждения. Не успел завклубом что-то сказать, как на сцену, расталкивая народ, ворвался шустрый академик Порфирий Крылов, член содружества «Кукрыниксы», оттер завклубом в сторонку и закричал как оглашенный:

— Да как вы посмели?

Студенты и ткачихи затаили дыхание.

Грамотные тарусяне во главе с Бобровым, Аксеновым и Гастунским вытащили записные книжки.

Академик, задохнувшись от ярости, кому-то погрозил кулаком, кликнул шофера и погнал свой черный «ЗИС» в Поленово.

Подлый выпад приезжего провокатора подхватил владелец трехэтажного дома в Тарусе, автор казенных монументов, А. П. Файдыш-Крандиевский:

— Ясное дело, за спиной незрелых авторов стоят американские силы. Еще вчера мы осудили вражескую вылазку мистера Маршака, расхвалившего мазню некоего Зверева, а сегодня на свет Божий вылезла уже кучка белогвардейских последышей.

— Не морочьте людям головы, товарищ Файдыш, — вдруг вскипела Фрида Вигдорова. — Только перестраховщики с тугими мозгами способны яркое и молодое творчество приравнять к белогвардейщине! Кто сказал, что здесь все ровно и гладко? Тут и сырые, несовершенные работы, и новое видение нашей действительности! Картины надо обсуждать, а не осуждать!

Делегация швейной фабрики забила в ладоши.

— Ну уж извините, — отбивался Файдыш, — мы летаем в космос, а тут сугробы с крестами, корова на тротуаре, на горбу дрова. Это намеренная критика социалистической действительности.

— Прекратите ругань, — всех успокаивал Борис Балтер. — Право на творческий поиск мы отвоевали в беспощадной борьбе с фашизмом. Будьте внимательнее к молодым талантам, помогите им разобраться, что к чему!

— Странный подход, товарищ Балтер, — кипятился руководитель студенческой группы, — мне разбираться помогает партия, а не американский капитал!

— Товарищи, тихо! — наконец-то крикнул завклубом, влезая на сцену. — Мне не дали сказать слово, пусть выскажутся участники выставки.

На сцену как петух прыгнул Миша Одноралов, одетый в штанишки по колено.