Враг невидим

Из тех же соображений Инджерсолл не пожелал узнать и о том, каким образом была проведена эвакуация, и где именно пребывали пять сотен его питомцев. Пожалуй, это была верная позиция, но Веттели подумалось, что окажись он на месте профессора, любопытство взяло бы верх над благоразумием. «Вот потому тебе и не стать ни когда директором школы!» – назидательно сказал о себе майор Анстетт.

А коллег он разогнал по двум причинам.

Во-первых, для «удобства» убийцы – будет чувствовать себя более уверенно и действовать менее осмотрительно, когда поймёт, что обычный школьный распорядок принципиальных изменений не претерпел. Не то ещё начнёт особо осторожничать – лови его тогда!

Во-вторых, это был лучший способ объяснить Эмили, с чего вдруг он начал её избегать. Типа, милая, это не я, это начальство приказало всем разойтись по местам… Только она, кажется, сама всё поняла, слишком тревожным был её взгляд, и голос дрогнул, когда просила: «Пожалуйста, будь осторожнее, ладно?» «Да что со мной может случиться? Почти обычное дежурство, без детей даже спокойнее», – с напускным равнодушием ответил он. Она вздохнула, поцеловала его как-то странно, в нос (в лоб, что ли, целилась, по-матерински?) и ушла в свой кабинет, не оглядываясь.

… Это было как в ночном рейде: врага не видно, полагаться можно только на слух и то усиленное боевой магической подготовкой чувство, которое принято называть «шестым». Нервы напряжены, концентрация предельная – ни одной посторонней мысли, разум как щель прицела. Метательный нож наготове, спрятан в ла дони…

Поворот… Ещё поворот… Повороты особенно опасны. Вряд ли убийца рискнёт просто выйти навстречу, рассчитывая на своё умение отводить глаза. Он должен понимать, что против опытного офицера такой приём может не сработать. Поэтому удар, ско рее всего, нужно ждать из-за угла. Или с дальнего расстояния… Хотя, нет. Преступник умён, он не станет повторять ту же ошибку, что допустил с Фаунтлери. Бессмысленно метать одиночную стрелу или нож в того, кто умеет их отводить. Значит, ближнего боя не избежишь, и внезапное нападение из-за угла – это самое умное, что убийца может предпринять… Нет. Не самое. Ещё умнее – выбрать себе другую жертву, не способную дать отпор…

Поворот… Чисто!

…Да. Можно поискать подходящего мальчишку в деревне. А если крови должна прилиться непременно в пределах школы? Тогда… Гаффин!

Шайтан-шайтан! Как он мог не подумать про Гаффина! Совсем молодой парень, нежный и слабый, как девушка, безобидный, как кролик! К тому же очень чудной. Все жертвы школьного уби йцы – люди со странностями, Огастес как нельзя лучше вписывается в их компанию… Да жив ли он ещё?!

Движимый дурным предчувствием, Веттели поспешил в правое крыло, к кабинету словесности.

Поворот… Лестница… Поворот…

Предчувствие не обмануло. Только к Огастесу Гаффину оно никакого не имело отношения.

Убийца был рядом. Поджидал за мощным выступом стены, поделившим первый этаж правого крыла на две неравные части: меньшую – учебную, и большую – жилую. Расчет был верным: совершая положенный обход школы, дежурный учитель, рано или поздно, обязательно пройдёт мимо, этого места ему никак не миновать.

Веттели явственно ощущал чужое присутствие и исходящую от него угрозу, и двигался им навстречу, стараясь казаться расслабленным и беспечным. Это было не так уж трудно – он в самом деле почти не волновался. Кто предупреждён, тот вооружён; удар не будет внезапным, он сумеет его отразить.

… Пять шагов до врага…четыре… три… два…

– О! Берти! Ты Саргасса не ви…

– НАЗАД!!!

Он ничего, ничего не мог поделать! Он не успел. Нельзя отвести пулю, которая летит не в тебя.

Скрипнула белая дверь, украшенная красной пиявкой Диана Кехта. На пороге изолятора для мальчиков появилась Эмили, радостно шагнула ему навстречу…

– НАЗАД!!!

Миг – и она лежит навзничь, из развороченной глазницы торчит грубая рукоять огромного мясницкого ножа, алые струи стекают к виску.

Мир вокруг перестал существовать.

Преступник мог бы открыто подойти к застывшему над её телом Веттели и убить его хоть десять раз. Зачем, зачем он этого не сделал?

…Сколько-то он просто стоял и смотрел. Потом колени ослабли, он медленно опустился рядом. Не тормошил, не кричал, не звал, ни на что не надеялся. Война научила его безошибочно отличать мёртвое от живого.

Жизнь кончилась. И её, и его тоже. В ней больше не осталось смысла. Осталась только боль, рвущая душу в кровавые клочья. И рукоять метательного ножа, ещё горячая в его похолодевшей ладони. Один удар – и не будет больше боли. Не останется вообще ничего…

– А-а-а! Не-ет! Не смей!!! – Гвиневра вынырнула откуда-то из тьмы, сомкнувшейся вокруг, она металась перед его лицом, как мотылёк в пламени свечи, визжала и плакала, и колотила его кулачками, во что придётся, висла на руке, кусала за пальцы, мешая сделать последний, спасительный удар. – Не смей, слышишь! Не вздумай! Желание! Я должна тебе желание! Загадывай, идиот несчастный!

До его меркнущего сознания не сразу дошёл смысл её слов.

– Что? ТЫ МОЖЕШЬ ЕЁ ОЖИВИТЬ?!! – рука с ножом медленно опустилась, пальцы чуть разжались.