Враг невидим

– Откуда же мне знать? Ведь я всего-навсего бедная маленькая фея, а не творец мироздания, – иронично хихикнула Гвиневра, кажется, кого-то передразнивая. Кого-то, но только не Веттели, уж он-то никогда не думал о ней как о маленькой и, тем более, бедной.

– Ну конечно! Разве от тебя дождешься сострадания! – вновь хихикнула она.

Деревня пропала, зато гринторпский парк сохранился, более того, превратился в бескрайний лес, его заснеженные синие куртины теперь тянулись до самого горизонта, поглотив и ту холмистую равнину, где должен был располагаться Эльчестер – для города с этой стороны тоже не нашлось места. Да и самим холмам пришлось «переехать» правее, сохранив при этом прежние, узнаваемые очертания и типичный рисунок каменных колец. Они вырастали посреди припорошенных ранним снегом гринторпских полей (точнее, вместо них, ведь если не было самой деревни, значит, полей её тоже быть не могло) и радовали глаз свежей весенней зеленью.

– Неужели они будут стоять такими всю зиму?

– Будут, – обещала фея, и пренебрежительно поморщилась. – Ума не приложу, зачем ши нужно вбухивать столько сил на поддержание свежего вида своих берлог? Ты мне вот что скажи: мы будем и дальше любоваться ландшафтом через окно, или всё-таки выйдем прогуляться?

– Идём! – обрадовался Веттели, и попытался снять с вешалки куртку. Потом ещё раз попытался, и ещё раз… Бесполезно. С этой стороны вешалка и всё, что на ней висело, представляло собой единое и неделимое целое.

– Так часто бывает, – равнодушно заметила Гвиневра, терпеливо наблюдавшая за его усилиями из-под потолка. – Не мучайся, всё равно не отцепишь. Лучше завернись в плед.

– Хорош же я буду, разгуливая по чужой стороне в одеяле! – взроптал он.

– Одевайся немедленно! – фея спикировала на стол и сердито топнула ножкой. – Скажите, какой щёголь деревенский – не может в одеяле на улицу выйти! А если ты простудишься, заболеешь и умрёшь – что я скажу твоей женщине? Об этом ты подумал? Бери плед, или я с этого места не сойду!

Выражение её остренького личика сделалось непреклонным, и Веттели понял, что спорить бесполезно: переупрямить женщину, всерьёз вознамерившуюся позаботиться о здоровье ближнего – задача почти невыполнимая.

Он взял плед, к сожалению, даже не подумавший прирасти к кровати, накинул на плечи наподобие плаща.

– Видишь: оделся! Идём!

Фея взглянула критически.

– А голова непокрытая!

– Голову я накрою потом, когда выйдем на улицу. Иначе мне сразу станет жарко, а потом просквозит, – нашёлся он. Укрываться одеялом на манер бабьего платка совсем уж не хотелось.

– Ладно, – милостиво разрешила Гвиневра. – На улице так на улице. Тем более, нам надо ещё кое-куда заглянуть, кое-кого навестить. Идём!

Она бодро устремилась по направлению к стене.

– Подожди, ты куда? – окликнул Веттели растеряно. – Вот же дверь!

Фея провисла в воздухе руки в боки.

– Добрые боженьки! Ну, зачем тебе дверь, если нам совсем в другую сторону? Когда ты уже отвыкнешь от своих материалистических предрассудков? Пошли, чудо моё! – она потянула его за палец. – И помни: ни звука! Иначе всё испортишь.

И они пошли. Прямо в стену, не представлявшую с этой стороны никакой преграды, кроме чисто визуальной. Пройти сквозь неё оказалось проще простого, но Веттели всё равно счёл упрёк незаслуженным: нельзя требовать от человека, прожившего в одних реалиях двадцать с лишним лет, чтобы он за пятнадцать минут привык к другим. Пришлось Гвиневре целовать его в нос, чтобы не обижался.

Хорошо, что она сделала это прямо в стене, иначе Веттели стало бы совсем неловко. И это тоже было бы «предрассудком», ведь обитатель помещения, в котором они оказались, сделав следующий шаг, увидеть их никак не мог, по крайней мере, до тех пор, пока им самим этого не захотелось бы. А Веттели этого не захотелось бы никогда, он даже не знал, что его соседом по лестничной клетке является ни кто иной, как зануда Хампти-Дампти. За два месяца они ни разу не столкнулись на лестнице, и дверь его всегда была заперта, и ни одного звука не доносилось из-за стены, поэтому Веттели пребывал в полной уверенности, что соседнее помещение просто пустует. А оказалось, там живёт историк. Чудеса!

Впрочем, настоящие чудеса ещё только начинались, и Веттели был к ним не готов, поэтому чуть не испортил всё дело вскриком.

Посреди скучной-скучной даже с этой стороны комнаты стоял круглый стол. Рядом стоял стул. А на стуле сидело нечто невообразимое: маленькое тельце в учительской мантии и здоровенная как метеозонд, белая, яйцевидная голова в чёрной шапочке с кисточкой! Невероятное создание болтало короткими ножками и вдохновенно уплетало пудинг, сопя и причмокивая.

– Это кто?! – панически подумал Веттели, от души надеясь, что на этот раз у него получится именно безмолвная речь.

Получилось! Мало того – прямо в голове тут же прозвучал ответ.

– Как – кто?! Ты что, своего коллегу не узнаёшь? Это же мистер Дампти! Мы вообще-то не к нему шли, просто через него короче.