– У него жена с золотыми волосами, а он весь вечер провел в отеле толстой белой женщины, спал там с другой женщиной. Машина всю ночь на улице стояла. Когда отцы и матери некоторых учеников узнали, шины ему порезали.
– А.
– А он был в машине с другой белой женщиной рядом с пристанищем для летающих кораблей. Полночи, говорят. Вот какие творятся дела. Безбожничают, спят с женщинами. И такие люди учат в школах. Но скоро все пойдет по-другому.
– Один белый мужчина женился на малайской женщине и Веру принял. Слыхала? Очень белый мужчина.
– Принял Веру. Притворяются, будто приняли Веру, ради женитьбы на наших девушках. А потом уедут домой, и все кончено. Слишком много я слышала таких историй. У этого мужчины наверняка жена в своей стране. Все обманщики.
– Скоро они за это расплатятся.
– Да. Спроси еще два стакана холодной воды.
Самсу очень хорошо пошла. Мохиндер Сингх сказал:
– Никто не сможет отрицать, что, как минимум, один сикх проявил предприимчивость. Очень немногие ведут торговлю. Но молю Бога, чтоб у меня уже была машина, приказчики и телефон. Тогда б вы мной гордились.
– Мы все предприимчивость проявляем, – сказал Картар Сингх. – Нужна предприимчивость, чтобы стать хорошим полицейским. И наверно, – добавил он, – чтобы быть хорошим ночным сторожем. Сикхи везде делают важное дело. Охраняют жизнь спящих, ценную собственность, ухаживают за скотом, чтоб было свежее молоко, их увидишь на почте, на железнодорожной станции.
– Выпьем за сикхов, – сказал Мохиндер Сингх.
Одна малайка коротко рыгнула от глотка холодной воды. Сикхи оглянулись, сверкнули темными глазами над воинственными бородами, держа наготове призрачные мечи своих предков.
– Не обращайте внимания, – посоветовал Тейя Сингх.
Бутылка ходила и ходила по кругу, тюрбаны съехали, перекосились. Зашел китаец выпить чашку кофе, безобидный юноша, клерк в офисе авиалиний. Над газетой закурил сигарету.
– Вот он, – сказала малайка-работница. – Краб с клешней. Курит свою сигарету, как чертов раджа, и прикидывается, будто газету читает. Кто это так слова пишет. Как детские каракули.
– Придет их час, – сказала другая. – Когда получим независимость, не останется ни одного живого китайца.
– Еще стакан воды. Потом лучше вернуться к работе.
Посетители заходили и уходили, а сикхи сидели. Становились все веселее и веселее, могучая свинцовая отрава в самсу разгорячила их, громкой музыкой закричала в венах. Вскоре Картар Сингх одарил всех песней:
– Слушайте, – сказал Тейя Сингх, – у нас самсу больше нет. А деньги Мохиндер Сингха мы потратили на орехи.
– Продадим чего-нибудь, – беспечно заявил Мохиндер Сингх. – Из магазина чего-нибудь продадим. Лучше отнесем ростовщику комод из камфорного дерева. Он нам даст за него хорошие деньги.
– Как минимум, треть от стоимости, – крикнул Мохиндер Сингх. – Нельзя все время работать. Даже работая сам на себя, мужчина имеет право на отдых. Пошли.
– Я в десять должен на работу идти, – заметил Тейя Сингх. – Сторожам в магазинах не так повезло. Они в шесть часов на посту спать ложатся. У меня ответственность больше, нельзя ей пренебрегать.
– Да мы быстро. Смотри, солнце даже еще не садится. Хватит времени.
Но у дверей Мусульманской столовой Исмаила сидел Индер Сингх, ел ложкой суп, высокий, худой, мрачный, с подстриженной вопреки религиозным законам бородой на манер Мефистофеля, в аккуратном крахмальном тюрбане, снимавшемся и надевавшемся целиком, как тюбетейка. Он остановился на полпути между старым сикхом и новым – лысым, курящим, – читал современные западные книги, был учителем в колледже хаджи Али. Приветствовал собратьев по религии и предложил им пива.
– Ну, как там у вас белый мужчина? – вежливо полюбопытствовал Тейя Сингх.
– Как все прочие, – сказал Индер Сингх. – Ему многому надо учиться. Слишком сильно потеет. Все время по утрам рубашка как будто целлофановая.
– А жена его, золотоволосая? – спросил Мохиндер Сингх. – Она со мной летела тогда, мы с ней вместе из Тимаха летели.
– Все худеет, никогда не улыбается.
– А.