По словам К'Халима, Гайде пошла навестить отца, который вечером собирался отправиться в Тайный город. Эдуард надеялся увидеть её, чтобы попытаться ещё раз уговорить уехать, но ему это не удалось. Чем ближе был совет наибов, тем больше слова Ярви тревожили его. Что, если тот был прав?
С тех пор как они выбрались из Гнезда Олофа, Ярви ни разу по–крупному не ошибался — ни в людях, ни в событиях. Его бегство означало одно: опасность реальна.
Когда Эдуард вошёл под свод шатра, он заметил, что число наибов осталось прежним. Ни один новый вождь не присоединился к хуралу, но никто не отказался и от участия в нём.
Слово снова взял Нас’Аддин Варик, очевидно выражая мнение большинства. Судя по тому, что рассказывал К’Халим, этот человек мог похвастаться разве что благородством древнего имени. Его племя было вытеснено с исконных земель после войны Дюжины. Теперь оно осталось лишь тенью величественного прошлого.
— Моими устами говорят ша’ар-тат, ведущие народ. — Произнося это, старик скрестил на груди ладони, выражая благодарность за оказанную честь. — Готов ли ты внимать слову многих, Эдуард Колдридж?
— Для этого я здесь, почтенный Варик–ша'ар.
Не зная, как ведут себя в подобном случае, Эдуард повторил жест пустынника. Часть вождей одобрительно кивнули, увидев, что юноша принимает их традиции. Лишь на лице Окама и двухтрёх молодых наибов промелькнула презрительная усмешка.
— Ты напомнил нам про наше слово. Про нашу честь. Тем тяжелее наша вина, если пришлый человек помнит о них крепче, чем мы сами.
Он сделал паузу, как будто стараясь разглядеть что–то в лице Эдуарда.
— Мы поможем тебе, Эдуард Колдридж. Станешь ли ты другом для народа пустыни, когда займёшь место отца?
— Клянусь, — с готовностью пообещал Эдуард. — Мой отец, на свой страх и риск, долгие годы помогал вам. Обещаю быть народу пустыни таким же другом, помощником и защитником, каким был он.
— В таком случае, прежде чем хурал окончится, обычай требует, чтобы я спросил: есть ли здесь тот, кто хочет держать слово? В поддержку либо против решения многих.
Один из присутствующих поднялся. Как и опасался Эдуард, это был К'Зах Окам. Впрочем, ни К'Халима, ни других наибов его выступление, похоже, особо не беспокоило.
— Я скажу.
Заложив большие пальцы за белоснежный шёлковый пояс, украшенный золотой брошью в виде сияющего солнца, наиб двинулся вперёд, начиная свою речь.
— Не желая слушать мои слова, принадлежащие самому разуму, многие идут на поводу у этого…
По интонации Окама было ясно, что на деле он хотел назвать Эдуарда умалишённым, если не хуже.
— Мы живём в совсем другое время, и с западным соседом можно и нужно договариваться. Там есть умные, могущественные люди, с которыми мы легко найдём общий язык. Вы же предаётесь старомодным суевериям и грёзам о прошлом. Слепцы!
— Окам–ша’ад! — возмущённо воскликнул Варик, но Окам перебил его:
— Я не закончил, старик! Не прерывай меня.
Эдуард внезапно похолодел, когда Окам, как извивающаяся змея, прошёл мимо него. Юноша пожалел, что оставил доспехи в шатре. В них он чувствовал бы себя гораздо увереннее.
— Я пытался воззвать к вашему разуму, — продолжал молодой наиб, — но вы остались глухи к голосу будущего.
Он сделал паузу, остановившись за спиной К'Халима. Смуглая рука легла на плечо пустынника.
— К’Халим, ты был мне как брат. Вместе мы обучались танцу клинка у старого Кус'Рулаха. Помнишь ли ты это?
К'Халим Саг молчал.
— В детстве я всегда мечтал скрестить с тобой меч. Жаль, что этого никогда не будет.
Внезапно К’Халим болезненно выгнулся и пронзительно вскрикнул. Из груди пустынника показалось окровавленное остриё короткого меча, вонзившегося ему в спину.
Наибы ахнули от удивления и неожиданности. Такого кровожадного вероломства никто не ожидал. Раздались возмущённые выкрики, многие ринулись прочь из шатра.
Эдуард вскочил с места, потеряв дар речи. В одно мгновение им овладела буря эмоций: гнев, печаль, разочарование, удивление, страх. Ставший родным друг, который принял его, встретив в пустыне, на глазах юноши рухнул замертво. Всё было как в страшном видении. Удар меча сразил К'Халима в самое сердце. Эдуард понял, что убил его. Пусть и рукой Окама.
В порыве ярости рука метнулась к поясу. Пусто. Ни ножен, ни меча, ни кинжала. На хурале никто не носил оружия. Должно быть, Окам заранее спрятал меч под сиденьем К'Халима.
— Ты сошёл с ума! — закричал Варик на языке королевства, то ли желая, чтобы Эдуард понимал его, то ли просто от потрясения. — Убийца! Тебе не сойдёт это с рук!
— Уже сошло, — усмехнулся Окам, вытирая клинок о бурнус мертвеца.
Выходы из шатра преградили янычары–стражники. Не все из них, видимо, участвовали в заговоре и понимали, что происходит. Этого хватило, чтобы немногочисленных преданных воинов постигла участь бедного К’Халима. Клинки собственных соратников оборвали их жизни. Наибы попытались вырваться. Завязалась кровавая потасовка. На потемневший песок падали всё новые и новые жертвы.