Враг за Гималаями

— Олег Наметкин умер десять дней назад, и его тело давно кремировано, — резко ответил он.

— Глупо было бы отрицать очевидные факты. Но из всех возможных имен это для меня самое близкое.

— Вам эти дурацкие шуточки еще не надоели?

— Ну зачем же так? Не надо нервничать. Вы все же следователь с приличным стажем, а не кисейная барышня. Вам ли бояться оживших мертвецов? Давайте поговорим спокойно. Как мужчина с… прошу прощения, я, кажется, слегка заговорился… Как благородный человек с благородным человеком.

— Хорошо, Олег Наметкин, — с нажимом произнес Донцов. — Давайте поговорим. Хотелось бы знать: какова цель вашего звонка? Просто поболтать? Вам стало скучно на том свете?

— Только не надо язвить. Об упомянутом вами том свете я знаю предостаточно, и смею вас уверить, что это совсем не тема для упражнений в остроумии… А звоню я вам с чисто прагматической целью. У меня есть к вам одна просьба. Или, если хотите, предложение.

— Слушаю внимательно.

— Хотелось бы, чтобы нас оставили в покое.

— Кого это вас?

— Не разыгрывайте наивность. Вы меня прекрасно поняли. Конечно, все мои доводы в собственную защиту бездоказательны, но, поверьте, ставя нам палки в колеса, вы совершаете огромную ошибку, которая может сказаться плачевным образом не только на судьбе наших потомков, но и предков. О нынешнем поколении я даже и не упоминаю. Осмыслить мой тезис трудно, но тем не менее это истинная правда… Кроме того, все ваши потуги тщетны. Бессмысленно бороться с предопределенностью. Как ни старайся, а нас не одолеть. Все, что мне предстоит совершить, однажды уже свершилось, и лучшим доказательством этому является хотя бы тот факт, что я сейчас беседую с вами. Наше противостояние является лишь неотъемлемой частью всеобщего вселенского плана, в соответствии с которым существует и развивается мироздание. Вы, как умеете, досаждаете нам, мы, как можем, сопротивляемся. Обе стороны вдохновенно играют свои роли в грандиозной пьесе, финал которой заранее известен, но сюжет целиком зависит от импровизации актеров. Вот только заигрываться не следует, а вы, по-моему, грешите этим.

У Донцова было много недостатков и слабостей, но за словом в карман он никогда не лез. А вот сейчас сидел на койке, прижав телефонную трубку плечом к уху, и даже не знал, что ответить загадочному собеседнику.

— Почему вы молчите? — В голосе человека, назвавшегося Олегом Наметкиным, послышалась тревога.

Наконец Донцов выдавил из себя:

— Короче, вы считаете, что в нашем мире все предопределено?

— Конечно, неужели вы сами не сознаете этого? Для меня, например, сие является бесспорной аксиомой. А повидал я, смею заметить, немало. Мне дано было познать цену жизни и смерти, мгновения и вечности, полной свободы и рабской зависимости.

— Но если все уже предопределено, то зачем сопротивляться обстоятельствам, — возразил Донцов. — Не лучше ли отдаться на волю стихии случая.

— Предопределенность не возникает сама по себе. Она соткана из наших каждодневных поступков. За нее нужно бороться. История — это не остывшее раз и навсегда железо, а раскаленная заготовка, которую можно перековать на иной манер в любой ее момент и в любом месте. Этот мир однажды уже исчез, уступив место совсем другому, где люди были всего лишь дичью для быкоголовых чудовищ, называвших себя кефалогеретами.

— Я посоветовал бы вам обратиться к профессору Котяре, — сказал Донцов. — То, что вы шизофреник, ясно даже такому профану, как я, но он поставит более точный диагноз.

— Этого-то я и боялся. — Человек на другом конце провода тяжко вздохнул.

— Чего боялись — диагноза?

— Нет, отсутствия с вашей стороны сочувствия и понимания.

— За этими вещами следует обращаться к священнослужителям. А я всего лишь следователь. Гончий пес на службе закона.

— Понимаю… И тем не менее хочу повторить свою просьбу. Прекратите преследовать нас. Главное, что это абсолютно не нужно вам самому. Пора подумать о чем-то совсем ином. Простите за откровенность, но вы обречены. Операция, на которую возлагается столько надежд, не поможет. Метастазы уже достигли мозга, и об этом, наверное, знают все, кроме вас… Зачем вам вдобавок губить еще и меня?

Он умолк, вероятно, ожидая ответа, но Донцов не проронил ни звука. Каждый думал о своем, и мысли эти были тягостными.

Первым молчание нарушил тот, кто выдавал себя за Олега Наметкина.

— Я представляю ваше состояние, — сказал он. — Еще раз простите. Грустно говорить об этом, но мы могли бы как-то скрасить остаток ваших дней. К примеру, обеспечить деньгами.

— Теми самыми, которые вы украли из сейфа братьев Гаджиевых? — Донцов не мог удержаться от этой маленькой колкости.

— За это нас нельзя упрекать. Деньги, о которых идет речь, были нажиты нечестным путем и предназначались для грязных целей. Мы же употребили их во благо.

— Наняли киллера?

— Я нанял его для самого себя. Как другие нанимают сиделок, домработниц, любовницу. Что здесь зазорного?

— Для себя, говорите, наняли… А вы, случайно, не Доан Динь Тхи, вьетнамская иммигрантка?

— Я не вправе сообщать вам какие-либо сведения, которые потом можно будет использовать против нас.