Враги и фальсификаторы марксизма

Меньшевистские и меньшевиствующие «марксоведы» немало сил положили на то, чтобы извратить действительный ход формирования марксизма. Представляя этот процесс в виде метафизических «фаз эволюции» («гегельянский период», «фейербахианский период»), они игнорировали своеобразие воззрений Маркса и Энгельса с первых же шагов их научной и литературной деятельности. Меньшевистские «марксоведы» превращали активный процесс выработки нового учения, совершавшийся тернистым путем овладения и преодоления буржуазной философии, в цепь пассивных заимствований, или в «синтез» Гегеля и Фейербаха. Они видели влияние Гегеля и Фейербаха, но не видели того, какому преломлению подвергались с самого начала эти влияния в самостоятельной установке Маркса и Энгельса, благодаря их активному участию в современной политической и экономической борьбе. Развитие молодых Маркса и Энгельса есть история размежеваний, история критического преодоления буржуазного философского наследия, история «вышелушивания» того, что в нем было ценного и положительного.

Оказывая решительное противодействие всяким попыткам цепляться за слабые стороны ранних работ Маркса и Энгельса в ущерб более зрелым и совершенным продуктам их творчества для того, чтобы таким путем протаскивать гегельянскую и фейербахианскую контрабанду под видом разработки марксизма, вместе с тем следует усвоить, что Маркс с самого начала не был ортодоксальным гегельянцем или правоверным фейербахианцем. Опираясь на более передовые буржуазные учения как рычаги для преодоления менее совершенных учений (а в этом и заключается смысл его «увлечений» сперва младогегельянством, затем фейербахианством), он не переставал быть самим собой, мыслителем, пробивающимся к последовательному коммунистическому мировоззрению.

Прочтите юношескую диссертацию Маркса «О различии между натурфилософией Демокрита и Эпикура», эту первую пробу пера гения, — разве, несмотря на ее идеалистичность. ее отношение к античному материализму не прямо противоположно отношению Гегеля к античному материализму? В ней и следа нет того пренебрежения античным материализмом, того игнорирования его глубоких для своего времени учений, игнорирования, которое, как указал Ленин, составляет характерную черту гегелевской истории античной философии. Разве смысл увлечения Фейербахом и граница этого увлечения не в том, что Фейербах помогает выбраться из туманного гегелевского царства идеалистических абстракций на свежий воздух материальной, чувственной действительности? Фейербахианство служит рычагом для преодоления Шеллинга (см. письмо Маркса к Фейербаху) и Гегеля и трамплином для дальнейшего развития материалистической философии.

Присмотритесь к так называемым «фейербахианским» работам Маркса: в то время как характернейшая черта материализма Фейербаха — борьба против гегелевского отношения к природе («Поскольку Фейербах материалист, он не занимается историей, поскольку же он рассматривает историю, он вовсе не материалист. Материализм и история у него совершенно не связаны друг с другом», — сказано в «Немецкой идеологии»[137]), «фейербахианские» работы Маркса занимаются именно критикой идеалистической философии права, расчищают путь для материалистического понимания истории. Разве отношение молодого Маркса к «массам», к роли пролетариата, к критике оружием не отличает его коренным образом от фейербаховской любви между «Я» и «Ты»? Разве под названием «гражданского общества» здесь уже не фигурируют производственные отношения?

Маркс и Энгельс с полным правом заявляют в «Немецкой идеологии», что изложенный здесь ход мыслей «был намечен уже в «Немецко-французских ежегодниках» (1844 г.)', во «Введении к критике гегелевской философии права» и в статье «К еврейскому вопросу», но так как это было сделано то да еще в философской фразеологии, то попадающиеся там по традиции такие философские выражения, как «человеческая сущность», «род» и т. п., дали немецким теоретикам желанный повод к тому, чтобы неверно понять действительное развитие мыслей и вообразить, будто и здесь все дело только в новой перелицовке их истасканных теоретических сюртуков» (215).