- Рассказывай.
- Есть эти чудовища, есть, - прошептал Рагик, наклонившись к столу. – Много здесь про них говорят, но всё больше шепотом, потихоньку, чтобы, дык, не накликать беду на себя. Говорят, что страхолюдины эти из моря выходят и тех, кто на себе клеймо бранное несет, того забирают в свои подводные сады.
- Бранное клеймо? – удивилась Миэльори. – Это что ещё за хрень? Неприличные татуировки что ли?
- Наш юный друг, вероятно, имеет в виду печать избранности, - предположил Гленард.
- Точно-точно! - воспрял Рагик. – Печать, значит. Бранную. Ну, вот я и говорю.
- Откуда ты вообще слов таких набрался? – Гленард покачал головой.
- Ну, это…
- Давай-давай, рассказывай. Твои десять золотых ждут. Ты на них себе здесь дом можешь неплохой построить, я знаю. Так что отрабатывай, Рагик, не скрывай ничего. Ты хочешь сказать, что то, что чудища забирают людей – это хорошо?
- Ну, это он говорит… - юноша замялся.
- Он – это кто?
- Ну…
- Давай, Рагик! – Гленард начал раздражаться.
- Айомхэйр.
- Это еще кто?
- Священник. У него храм у Шьееназского мыса, это недалеко отсюда, километров десять.
- И что он?
- Ну, истории всякие рассказывает… Красивые. Его многие слушать любят. Изо всех деревень съезжаются. Если кто что о чудищах морских и знает, то только он. Лучшее него никто знать не может, факт.
- Как думаешь, Миэльори, - Гленард взглянул на альвийку, - стоит эта информация десяти золотых?
- Думаю, она стоит двадцати сантиметров стали в горло, - девушка кровожадно облизнулась.
- Благородный господин… Вы же обещали… - юноша побледнел. – Я ж больше ничего не знаю! Ничего-ничегошеньки! Клянусь!
- Ну, если не знаешь, то держи свое золото, - Гленард, улыбнувшись, подтолкнул монеты по столу к Рагнару.
Тот схватил монеты, поклонился, и, пятясь, выбрался на середину зала трактира, а потом, развернувшись, выбежал наружу, громко хлопнув дверью. Гленард покачал головой.
- Доедай, Миэльори. Поехали, познакомимся с этим священником.
Шьееназский мыс оказался далеко выдающейся в море узкой холмистой полосой черных скал, покрытой сверху ковром высокой зеленой травы. Погода испортилась, море заволокло плотной серой пеленой. Дождя не было, но появилась туманная морось, и холодный ветер презрительно бросал в лица тайных стражников мелкие противные холодные капельки.
- Тоже мне, храм, - презрительно фыркнула альвийка, издалека, с холма, рассматривая круглое одноэтажное строение, сложенное из больших замшелых темно-серых каменных блоков. Даже отсюда были видны дыры в конусообразной крыше храма, покрытой дерном и старой соломой.
- А ты зря так, - Гленард смотрел на строение с явным восхищением, - это ж настоящая история. Ему, наверное, аж лет пятьсот – так строили после самого Исхода. Возможно, мы с тобой смотрим на одно из самых старых строений Империи.
- Человеческих строений, - поправила альвийка.
- Человеческих, - согласился Гленард.
- В то время то, что теперь называется Империей Андерриох, было усыпано прекраснейшими зданиями, построенными моими предками. Видел бы ты наши храмы! На эту каменную избу никто из альвов без смеха и презрения и не взглянул бы.
- Ты так говоришь, будто сама их видела, - Гленард пожал плечами. – А видела ты то же, что и я – картинки в старых книгах. Я даже, наверное, видел больше твоего, я хоть пару развалин лично посетил. И про «усыпано» ты тоже преувеличиваешь. Четыре-пять альвийских городов с каменной архитектурой, тот же Тирилль. А остальные ваши поселения были, в основном, деревянными, поэтому и не сохранились.
- Да пусть так, - распалилась Миэльори, - вы всё разрушили, а теперь восхищаетесь вот этим убожеством. Велика сложность – камень на камень положить.
- Как говорят, у людей тоже были красивые и величественные каменные здания до Исхода, в Шеангае. Но все они или были разрушены из-за Падения Звезды, или остались под глубокими снегами. Равно как и почти все людские архитекторы и скульпторы погибли или в Шеангае, или во время перехода через Башрайг. И что оставалось первым поселенцам, у которых не было ни еды, ни дома, ни умений? Строить величественные храмы вместо того, чтобы выживать? Слава Богам, что хоть вот такое построили, и это сохранилось.
- Мне жаль твой народ, Гленард, - помолчав, альвийка тронула каблуками бока лошади, и они поехали по узенькой дорожке, огибая холмы. – Правда, жаль. Но, извини, ты рассказываешь про ужасы лишений и изгнания представительнице народа, который был почти уничтожен вами же, потеряв всю свою историю и культуру. Мой отец был вами изгнан далеко на юг, в степи и пустыни, с горсткой тех, кто остался от когда-то великого народа. Оба наших народа потеряли свой дом и свою историю. Я скорблю и о вас, и о нас.
- Я тоже скорблю и о вас, и о нас, Миэльори, поверь мне.
- Верю. Тебе верю.
- Твой отец жив?
- Не знаю, Гленард. Он был жив, когда я покинула его, но очень стар и слаб. Сейчас не знаю.
- Почему бы вам не вернуться в Империю? Славий, думаю, мог бы рассмотреть этот вопрос, если бы вы согласились жить в мире.