Враги. История любви

— Чтоб ты знал: как бы мы ни страдали и ни были уверены, что наши дни или даже часы сочтены, мы жаждали любви. Мы тосковали по ней еще больше, чем в обычной жизни. Люди лежали в подвалах и на чердаках, голодные и завшивевшие, но при этом целовались и держались за руки. Я никогда не предполагала, что люди могут быть такими легкомысленными. Так же было и в России. Для тебя я всегда была хуже пустого места, и я тебя не виню. В Торе не написано, что я должна тебе нравиться. Но другие мужчины пожирали меня глазами.

Несчастливая моя доля! Моих детей расстреляли, а мужчины требовали от меня любви. Я им четко дала понять: моя душа в этом не участвует. Меня хотели купить — купить за буханку хлеба, кусок жира или какое-нибудь послабление на работе. И не думай, что это мелочь. Кусочек хлеба был моей мечтой. Пара картофелин была для меня целым состоянием. В лагерях торговали собой, да еще как! Мне рассказывали о сделках, заключенных — и смех, и грех — на пороге газовой камеры. По правде говоря, всю выручку можно было спрятать в одной туфле. Вот так, всеми силами, люди пытались спасти свою жизнь. После приезда в Россию сначала у меня были богатыри — красивые мужчины, моложе меня, с красивыми женами. Они волочились за мной и обещали златые горы.

Мне даже в голову не приходило, что ты жив. Да даже если бы и пришло, я тебе ничем не обязана. Напротив, я хотела избавиться от своих воспоминаний. Но одно дело — хотеть, а совсем другое — иметь возможность это сделать. У меня была потребность влюбиться. Мне необходимо любить мужчину. Если нет, он вызывает во мне отвращение. Я часто завидую женщинам, которые играют в любовь. Что такое любовь, как не игра? И что такое вообще человек? В сто раз хуже самого мерзкого животного. Но что-то во мне сопротивлялось этому — кровь моих проклятых прабабок.

Я говорила себе, что я полная дура. Но когда мужчина дотрагивался до меня, я отстранялась. Они считали меня сумасшедшей и были правы. Меня поносили, называли лицемеркой и еще хуже того. Люди становились грубыми, обнаруживая свое происхождение от обезьяны. Один почтенный еврей в течение нескольких часов пытался меня изнасиловать. В придачу ко всему этому они еще принимались меня сватать. Все твердили одно: вы еще молодая женщина, вам нужно замуж. И в результате семью завел ты, а не я. В одном я уверена: Бога нет.

— Так у тебя никого не было?

— Ты так говоришь, будто ты разочарован. Нет, у меня никого не было, но тебя это не касается. У меня никого не было и никого уже не будет. Я хотела сохранить чистоту не для тебя, а для своих детей…

— Ты же говоришь, что Бога нет.

— Нет. Если Бог смотрит на все это и молчит, то никакой Он не Бог. Я разговаривала с соблюдающими евреями и даже с раввинами.

К нам в лагерь попал молодой человек — раньше он был раввином в Старом Джикове, — вот это был праведник, каких поискать. Он, бедняга, работал на лесоповале, хотя и был слишком слаб для такой работы. Красные убийцы прекрасно знали, что от его работы никакой пользы, но замучить раввина — это их святая обязанность. По субботам он не брал домой порцию хлеба, потому что нельзя ничего носить с собой. И тебе не дано понять, какая это была жертва! Его мама, жена раввина, была святой женщиной. Одному Богу известно, сколько добра она сделала, как утешала всех вокруг, как жертвовала последним. Потом от несчастий она ослепла. Она знала наизусть псалмы и читала их до последнего вздоха.

Однажды я спросила у этого раввина, как Бог допускает такую несправедливость? Он привел всевозможные объяснения: мы ничего не знаем о Боге и тому подобное. Я не осмелилась ему возразить, ему и без меня хватало мучений, однако сама я почувствовала досаду. Я рассказала ему о детях, а он побледнел, как мел, и устыдился, словно сам совершил все эти злодеяния. Я заметила, что он еле дышит. В конце концов он сказал: «Я прошу вас, не продолжайте».

— Да, да.

— Ты даже не спрашиваешь о детях.

Герман задумался на минуту:

— Что здесь спрашивать?

— И не спрашивай. Я знала, что праведники существуют, но никогда бы не поверила, что дети, маленькие дети, могут быть праведниками. Они повзрослели за одну ночь. Не ели ни кусочка моего хлеба, потому что хотели оставить его для меня. Они шли на смерть, как святые. Души существуют, а Бога нет. Не спорь со мной. Это так. Это мое убеждение. И да будет тебе известно, что Довидл и Йохведл приходят ко мне, не во сне, а наяву. Ты, конечно же, подумаешь, что я сошла с ума, но меня это не волнует.

— И что они говорят?

— О, разные вещи. Там они снова стали детьми… Что ты собираешься делать? Разведешься со мной?

— Нет.

— А мне тогда что делать? Переехать к твоей польке?

— Для начала тебе нужна квартира.

— Да, у них нельзя оставаться.

Глава четвертая

I

«Это смешно, смешно, — думал про себя Герман. — Это настолько трагично, что даже смешно».