Мы же хотя и готовы были им потворствовать в их “лженациональном” освобождении, но
непременно путем соглашения с Патриархом,а не путем раскола и вражды. Разрыв церковный произошел все-таки вопреки нашим долгим и примирительным стараниям, — хотя отчасти и по некоторой неосторожности нашей. Мы стали, сказал я, либеральнее, чем в 40-х годах; но все-таки мы останавливались с почтением перед властью Церкви и перед ее древними уставами. Болгарские же демагоги не хотели ничего этого знать… Они входили в соглашение с турками и представителями католических держав, когда видели, что наше посольство не хочет потворствовать им
до конца. Они прямо жаждали раскола, тогда как мы всячески старались предотвратить его.Мы не успели в этом, мы не могли предотвратить его; но я, служивши сам в то время в Турции, никак не могу судить за это наше посольство так строго, как судят его другие православные люди.Болгары, не имея никаких оснований нас бояться тогда, пересилили нас. Посольство наше даже в последнюю минуту было нагло ими обмануто. Они, согласившись тайно с турками, 6 января 1872 г., на рассвете,
почти ночью,объявили в церкви свою независимость от Патриарха. У нас в посольстве узнали утром о “совершившемся факте”
своевольного отложенияуже тогда, когда возврат к порядку был невозможен без объявления войны турецкому султану.От такого грубого обмана кто же может быть застрахован! От него не предохранят ни таланты, ни желание добра.
Насилие, война за веру,победа — вот единственные средства, которые были тогда у нас в руках и которых мы не захотели употребить прямо, разумеется, по
недостатку религиозности…Передовые греки желали посредством раскола оторваться от России и всего славянства… У многих афинских греков, старавшихся всячески довести дело до созвания собора и до проклятия, была при этом не православная, а чисто племенная мысль…
Они надеялись и довольно глупо мечтали, что русский Святейший Синод открыто, наконец, заступится за болгар и объявит их правыми. И тогда можно будет и русских объявить раскольниками; можно будет совершенно отделить судьбы своего племени от судеб славянского.
Передовые болгары желали, посредством того же раскола, отделиться сперва от греков, — а потом (мечтали многие из них;
даже и духовные лица) “надо окрестить султана, слиться с турками, утвердиться в Царьграде и образовать великую болгаро-турецкую державу, которая вместо стареющей России стала бы во главе славянства”…Вот каково было тогда с обеих сторон настроение наших единоверцев! Вот как охотно приносилась в жертву религия все тому же
чисто племенному началу, все тем же национально-космополитическим порывам! Я говорю космополитическим, ибо ни новые греки, ни тем более югославяне не проявляли и не проявляют ни малейшей наклонности к такого рода мистическим движениям, которые, отдаляя их от Православия, могли бы привести к созданию какой-нибудь
действительно национальной(т. е. своеобразной) ереси, вроде нашей хлыстовщины или секты мормонов. Это было бы гибельно для личного спасения души тех людей, которые бы этой ересью увлеклись; это было бы очень вредно для всей Церкви нашей;
но это заслуживало бы, по крайней мере, название национального творчества, название даже особой местной культуры…Итак, болгары в большинстве были против
православнойРоссии во время этой
племеннойборьбы, столь бессовестно игравшей вековой святыней нашей. Передовые греки также были против нас и Православия, защищая его
канонытолько для
вида,для отпора славянам.
Кто жев эту тяжкую годину испытаний оставался верен
не нам собственно(ибо мы этого и не стоили),
но общим с нами основам?Остались верны этим основам, остались верны Православию, его древним правилам, его духу — только
те самые греческие епископы турецко-подданные,которых у нас изловчились для отвода глаз звать какими-то “фанариотами”! Такими “фанариотами” были и наш Филарет, и Димитрий Ростовский, и Стефан Яворский, и Сергий Чудотворец!