«Враги ли мы с греками?». По произведениям Константина Леонтьева

По поводу подобных древнихнаблюдений, не всегда удобно применимых к нашему времени, я вспоминаю ответ, данный мне одним очень молодым кандиотом простого звания. Нынешние критяне вообще очень симпатичны, и самая хитрость их не груба и не противна, а, напротив того, имеет в себе что-то мягкое, веселое и ласкающее… Этот же юноша, о котором я вспомнил, был воплощенное простодушие и честность… Я что-то спросил у него, он ответил… “Я не верю тебе; ты лжешь, — сказал я ему шутя, — апостол Павел говорит, что критяне все лжецы”.

— Когда, когда жил апостол Павел!! С тех пор сколько перемерло народу. Все люди переменились, — возразил мне, смеясь, молодой грек.

Авторитет апостола Павла важнее авторитета нашего летописца; однако в этом случае не руководиться исключительно замечанием апостола будет так же не грешно, как не грешно согласиться, что русло какой-нибудь реки или глубина какого-нибудь озера, упоминаемого в Священном Писании, изменились с течением веков…

Мне случилось слышать эту фразу Нестора “греки льстивы до сего дня” от очень серьезных людей, от людей умных и даже… от людей государственной службы… Правда, тут есть разница; ученые, исключительно кабинетные, нередко бывают наивны и сентиментальны в политике, не понимают иногда и вовсе того, что государственная, так сказать, психо-механика не может руководиться одними “моральными” соображениями и вкусами. Они часто не знают, что действия и противодействия естественной международной борьбы должны основываться как можно менее на личных симпатиях и увлечениях, хотя бы и целых масс, ибо тогда не следовало бы воевать против турок, так как известно, что личномногие из них честны, просты сердцем, приятны в частных сношениях и делах, даже очень добры и мягки в мирное время и пока не распалено до безумия их религиозное чувство…

Но люди государственной службывсё это знают, и почему они тоже упоминают некстати в разговорах своих о словах Нестора, я понять не могу! Так, плохое остроумие какое-то. А в мыслях у них совсем другое…

Такого рода людям всегда понравится, например, русский “кулак” — консерватор, очень хитрый в частных делах и непоколебимый, искренний в религиозных и государственных убеждениях своих. И мне такой человек нравится, и я его уважаю; но мне нравится не менее его и православный грек точно такого же “стиля” или закала; а некоторые дипломаты наши, хваля подобного русского, в то же время грека, на него очень похожегои ему равносильного и по твердости верований, и по личным слабостям,непременно назовут льстивым(т. е. лживым) фанариотом» [63].

Леонтьев не забывает, что и во времена просвещения Киевской Руси Христовой верой греки, при всей их искренности в этом святом деле, оставались все же верными и интересам своего государства. Таким был и сам Леонтьев. «Кто же не льстив в политике? — размышляет он. — Всякий обязан быть в государственных делах если не грубо лжив (это тоже иногда невыгодно),то мудр яко змий…» [64]Мыслитель, без колебания отдававший свою личную волю, свою частную жизнь в распоряжение духовника, при всей своей преданности афонским старцам удерживал в церковно-государственных вопросах независимое от духовника мнение.

Подобное поведение тогдашних греков могло вызвать у русских подозрение в лукавстве.

В начале 1870-х годов, в печальное время ожесточенной борьбы наших единоверцев, Русская Церковь заняла выжидательную позицию. Она не ответила ни на письмо болгарского экзарха, ни на послание Константинопольского Патриарха Анфима, оставаясь в то же время вне полноты канонического общения с болгарской Церковью.

«…Св. Синод и правительство наше в 72-м году поступили с большою мудростью, воздерживаясь и от Вселенского собора, и от всякого прямого вмешательства и решения.

Оно, может быть, было бы по-человеческиискреннее и прямее ответить письменно или собрать Вселенский собор. Но вот в чем было опасное и великое затруднение: письменный, ясныйответ отсюда после схизмы,вероятно, был бы в первую минуту до того благоприятен болгарам, что мог бы привести нас к разрыву с греками. Крайние, враждебные России эллины, под влиянием английских интриг, пламенно этого желали. Самые серьезные и честные из греческих охранителей этого боялись.

Церковный же разрыв русских с греками был бы и для нас, и для них, и даже для юго-славян таким бедствием, о котором и подумать страшно!

Греки остались бы все-таки церковноправее всех; но они сделались бы совершенно бессильными, попали бы окончательно в руки своих “красных” и очень скоро стали бы добычей или Англии, или Италии и Франции, или тех же юго-славян, против которых мы тогда бы, конечно, защищать их уже не имели бы особых причин.