В двенадцатом часу дня Клавдию Петровну внезапно отвлек от домашних дел нехороший шум за окном. Сердце вновь почувствовало недоброе. Выглянув в окно, она осела: видимо молодчик, унесшийся с такой скоростью утром, привел подкрепление, и теперь по деревне вышагивало несколько десятков сапог, пинающих Землю русскую с какой-то непонятной ненавистью, которую много лет спустя проявят разве только фашисты. Пригнали и автомобиль, который мрачной громадиной стоял у дома Авдеевых. Из дома с самодовольной усмешкой вышел Никанор. После вчерашней пьянки он выглядел плохо: уродующие лицо мешки легли под глазами, на щеке красовался крупный синяк, в суматохе поставленный отцом Иоанном, соломенного цвета жидкие волосы не расчесанной копной сбились на затылке. Никанор прошел вдоль домов, выкрикивая фамилии тех, кто ему был нужен.
– Авдеев. Фомин. Снеговы. Весёлкин.
Услышав свою фамилию, Весёлкин, Митька, по привычке вышел во двор, он не привык прятаться. Потихоньку собралась вся деревня, которая еще не успела, в большинстве своем, уйти в поле. Вышел из храма и батюшка, его фамилию Фомин, Никанор прокричал с особой интонацией.
– Где Снеговы и Авдеев? – нетерпеливо-раздражительно задал вопрос Никанор.
Ответа не последовало.
– Повторяю, где эта контра собачья прячется?! – повторил свой вопрос он.
Опять тишина. Когда атмосфера накалилась до предела, раздался робкий голос Авдотьи, матери Петьки.
– Они уехали…
Услышав это «они уехали», ее супруг, Виктор Семенович, серьезного вида мужичок, недоуменно и одновременно, гневно сверкнул на жену. Он-то знал, куда уехали ребята, но не собирался выдавать односельчан, а жена… Как же так? Прожил с ней столько лет, и не разглядел, кем она была на самом деле. Вот когда проявляется истинная сущность… стукача.
– Куда? – взорвался Никанор.
– Не знаю, – уже пожалев о сказанном, пролепетала Авдотья. – Я ночью видела, как Митька лошадь запрягал.
– Ну, баба дурра, – в сердцах бросил Виктор Семенович. Никогда он словом плохим ее не называл, любил, уважал, а теперь не понимал, как мог так ошибиться. И что на нее вообще нашло? Выдала еще и Митьку…
– Так… Заговор контрреволюционный раскрывается, – пропел Никанор и по привычке оскалился. Такая же гримаса появилась и на лицах его соратников.
– С этими гнидами разберемся. Далеко они не уйдут, – повысив голос: – А вот вы арестованы, – заключил он, обращаясь к Митьке и Клавдии Петровне. – И ты, поп тоже.
– А батюшку то за что? – воскликнули женщины в толпе.
– Мы знаем за что. Эй, чего встали, как вкопанные. Для вас персональное приглашение требуется? Хорошо, будет. А ну, ребята, пригласите-ка этих голубчиков к нам на чаек. Ха-ха-ха!
Услышав команду, стая сторожевых псов в человеческом обличье, швырнула сначала Клавдию Петровну, потом Митьку, а затем и батюшку Иоанна, причем его постарались швырнуть так, чтобы он упал, а после еще и пнули. Так что встать он смог не сразу. Ваську, побежавшего за бабушкой, эти же чекисты откинули, как пушинку и десяток рук в толпе бережно утащили его из этой свалки, дабы еще и мальчонке не досталось. На несколько минут наступила тишина. Эту тишину разрывал только отчаянный Васькин плач. Большая толпа, состоящая из пятидесяти человек, стояла, опустив головы. Животный страх уже закрался в глазах. В головах многих вращалась одна и та же шальная мысль «А что, если… взять лопату, грабли, вилы и показать этим негодяям…» но это была только мысль. Люди боялись. Страх. Источник всех бед. Разрозненность. Беда общества.
Чекисты посадили троих арестованных в машину с решетчатыми окнами, закрыли двери и вернулись к своему предводителю. По их возбужденным, перекошенным звериной ухмылкой лицам было понятно, игра еще не закончена, она в самом разгаре.
– Ну, что товарищи. Революция нуждается в средствах. У нас их нет. Не у крестьян же бедных брать? Вон, товарищи, перед вами шкатулка со средствами стоит. Берите. Революция зовет.
И два десятка натравленных на политучениях, горящих ненавистью ко всему святому и чистому, чекистов понеслись к скромно стоящему деревянному храму, сияющему позолоченными куполами на ярком ослепительном полуденном солнце.
Небо стало затягиваться тучами, быстро, стремительно и неожиданно.
Чекисты не удосужились даже нормально открыть дверь, они выбили ее бешеным ударом ноги. Старенькая, хрупкая, она упала наземь с оглушительным грохотом. Кто-то из толпы дернулся, долг христианина обязывал кинуться на защиту Божьего дома, но предвидев это, Никанор, коршуном следящий за реакцией затравленной толпы тихо, по-змеиному шипяще произнес.
– Не пырхайтесь. Хотите, расскажу вам одну сказку прибаутку? Интересная. В одной деревне, такая же церковка стояла. Богатенькая, золотишка там много была и всякой утвари. А революции денюжки нужны. Ну, так вот, герои революции решили позаимствовать золотишко у церковки этой. А народец пожалел золотишка, взбунтовался. Нет больше этой деревеньки. Вороны доклевывают то, что осталось от нее.