Враги вроде тебя

— Даже на шаг не приблизился, Уилл.

Хмурюсь.

— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты понятия не имеешь, когда перестать прессовать.

Он смеется.

— О, завязывай флиртовать и уже отсоси мне. Ты же знаешь, что хочешь.

Он прав. Но то, чего мне хочется, и то, что я сделаю, совершенно разные вещи.

— Я знаю, Кит, — проговариваю имя как можно снисходительнее, — что ты лежишь здесь, перевязанный как рождественская ветчина, и по-прежнему считаешь, что рулишь этим шоу.

— О, Уилл, рождественская ветчина? — Звучит так, будто я его огорчил. Ранил. — Рождественская ветчина?

— И если ты не заткнешься, я вставлю тебе в рот один из вон тех красных шариков. Ты этого хочешь?

Он вновь прыскает. Посмеивается мне в лицо, и теперь во мне вспыхивает злость. Знаю, я идиот, раз позволяю ему себя зацепить.

«Закрепляй и уходи».

Вынуждаю себя его осмотреть. Он лежит на спине, руки плотно прижаты к бокам, торс крепко стянут ремнем. Ноги все еще свободны — хотя ненадолго. Убираю «глок» в жилет. Внезапно ощущаю на себе взгляд его прищуренных глаз, он отслеживает движение моей руки. Почти слышу, как крутятся шестеренки у него в мозгу.

Одним плавным стремительным движением хватаю его за левую ногу, наклоняюсь и подтягиваю на себя. Он даже среагировать не успевает. Прикрепляю цепь, что свисает с левого запястья, к проушине на лодыжке. Он бьет меня правой ногой, но, предвосхищая удар, я отскакиваю назад. Хотя ему все равно удается достать до груди скользящим ударом, и я ворчу от боли. Черт, завтра будет синяк.

Тянусь к правой ноге, то же самое. Он в курсе, что произойдет. Но сейчас он связан более чем на восемьдесят процентов, результат неизбежен. Он по-прежнему не сдается, борется до последнего. Наконец-то закрепляю вторую цепь и, чтоб полюбоваться своей работой, делаю шаг назад.

Один взгляд на него, и я почти кончаю.

Из-за длины двух цепей ступни не дотягиваются до пола, и он вынужден согнуть колени. Его длинные ноги широко раздвинуты. Юбка туники задралась до бедер, открывая взору узкие шелковые брифы и плоский живот. Поразительное зрелище: он беспомощен, но при этом свиреп. Выражение лица излучает ярость.

Неистово тянет до него дотронуться, но я знаю, лучше этого не делать. Вместо этого я скольжу пальцем по тонкой цепочке на лодыжке, что надета поверх ремешков сандалий.

— Наверно, с пистолетом все-таки сочетается, — говорю я.

Он дергает ногой, что лишь подчеркивает, у кого здесь все под контролем — у меня. Браслет на лодыжке довольно симпатичный, с серебряным кулоном, но на самом деле мне хочется касаться лишь гладкой бледной голени.

Заставляю себя сосредоточиться на кулоне и обнаруживаю фото лодки.

— Что-то... Остров, — произношу я. — Остров Медлин. Что это?

— Ты не знаешь? Это в Америке.

— Я не знаком с каждым местом в Америке. — Отпускаю маленькую вещицу, и она повисает на щиколотке. Желаю, чтоб вместо какого-то куска металла его кожи касались кончики моих пальцев. — Ты бывал в этом месте?

— Не сработает, ты же знаешь. — Голос нежнее обычного, но и столь же резкий. Не знаю, почему меня так возбуждает британская резкость — спокойная, но пронизывающая.

— Н-да? — Перенимаю ровный, безразличный тон. — Что не сработает?

— Попытка надо мной доминировать.

— Не знаю. Глядя на тебя, сразу можно понять, кто тут господствует.

Его глаза поблескивают.

— Все делается не так, ты же знаешь.

От его слов внутри все сжимается. Несмотря на все, что я с ним сделал — и полную физическую беспомощность — он грозен как никогда.

И даже больше.

Как бы ни было оскорбительно, я хочу — мне необходимо — услышать, почему он считает, будто мой физический контроль над ним ничего не значит. Почему я не могу над ним доминировать, несмотря на все металлические изделия?

Подозреваю, все дело в том, что где-то в глубине души я отдал бы все на свете, чтоб сейчас оказаться на его месте. Ощутить путы на запястьях и лодыжках.

Мысленно переношусь в тот вечер в моем гостиничном номере. Как он мной распоряжался, пока я был в душе. Какие охеренные эмоции я испытал от его слов, что звучали с верным нажимом, с верным количеством пренебрежения и обожания. Каково было стоять перед ним на коленях и повиноваться его прихотям. Даже немного унижаться.

Медленно и ласково он произносит:

— Ты не можешь на полном серьезе считать, что я тебе позволю оставить меня здесь, Уилл.

С трудом сглатываю, зная, что скачущий кадык выдает меня с головой. Кажется, реакцию замаскировать не выходит.

— Я как-то не думаю, что ты помог бы с убийством Ползина.

— Нет, — соглашается он. — Во всяком случае, не сейчас. — Пауза. — Это реально должно произойти именно сейчас, Уилл?

— Это и без того уже заняло кучу времени. — Голос хрипит.

Секунду он меня разглядывает, взгляд знающий и пронзительный.

— У тебя к нему нечто личное, да?

— Можно сказать и так.

— Он убил того, кто был тебе важен? Но не из семьи. Тогда кого?

— Давай ты захлопнешься?

— Любовника? — Он всматривается в меня, потом качает головой. Пробует снова, вбрасывает идеи и наблюдает. — Друга? Близкого человека...?

— Да твою ж мать...