Не удержавшись, я тянусь за книгой и, осторожно ее раскрыв, извлекаю мокрый листок.
Ной отметил большинство книг из моего списка. Он оставил на полях небольшие заметки. «
Я ошарашено кладу листок на место и засовываю книгу обратно в сумку, туда, где я ее нашла.
Затем я сажусь на свое место и смотрю в лобовое окно, совершенно потеряв дар речи.
У меня дрожат руки.
Этот жест поражает меня прямо в сердце. Книги — это мой язык любви. Для меня нет ничего лучше, чем взять в руки книгу и потеряться в вымышленном мире. То, что Ной нашел время, чтобы прочитать эти книги, может быть равносильно букету красных роз, оставленному на пороге моего дома микстейпу, безмолвной речи, произнесенной на белых плакатах в Рождество.
Раскаты над головой становятся громче, я оборачиваюсь через плечо и напрягаю глаза, пытаясь найти в ливне Ноя. Без часов в машине я понятия не имею, сколько его не было. Из-за дождя я даже не могу следить за солнцем, но, давайте будем реалистами, я все равно не смогу сделать самодельные солнечные часы.
Я вздыхаю и поворачиваюсь обратно, прислоняю голову к окну и стараюсь не волноваться. В конце концов, я проваливаюсь в сон.
Кто-то стучит пальцем по стеклу рядом с моей головой.
Я резко просыпаюсь.
— Открой дверь!
ЧЕРТ. Меня грабят.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТЬ
— Одри! Открой дверь.
Ной!
Я тут же прихожу в себя.
— О, черт. Да, хорошо.
Я пытаюсь хоть что-то сделать, но вместо этого случайно нажимаю на все кнопки и рычаги,
— Пойдем. Этот парень подвезет нас к своему дому. Бери сумки.
Времени на ответы нет, потому что Ной уже вытаскивает меня из машины вместе с нашими вещами. Он не столько ведет меня к стоящему на холостом ходу старому грузовику в нескольких ярдах от нас, сколько поднимает и переносит меня через лужи, открывает пассажирскую дверь и сажает меня на сиденье, словно я какой-то рюкзак. Затем под шум льющегося снаружи дождя Ной проскальзывает вслед за мной и, толкнув меня бедрами, представляет водителю:
— Джузеппе, Одри. Одри, Джузеппе.
Джузеппе, рядом с которым я втиснулась, — итальянец, которому на вид где-то около пятидесяти — шестидесяти лет. У него фантастические усы с проседью, белые, взъерошенные, как у Эйнштейна, волосы и большая дружелюбная улыбка. Его руки испачканы маслом, и от него пахнет резиновыми покрышками. Он одет в комбинезон, едва прикрывающий его круглый живот, но у меня нет ощущения, что он хочет меня убить, так что это хорошо.
После слов Ноя Джузеппе протягивает мне руку и крепко пожимает мою ладонь. Он с таким энтузиазмом трясет мне руку, что все мое тело дергается вместе с ним.
— Джузеппе владеет автомастерской в нескольких милях отсюда, — объясняет Ной. — Он согласился помочь починить нашу машину, но сможет сделать это только утром. Он беспокоится, как бы эвакуатор не застрял в этой неразберихе. Сегодня вечером мы остановимся у него дома.
— Вау. Это очень мило.
Я рада, что мне удается говорить достаточно спокойно, потому что сама себе я сейчас напоминаю детектива, потерявшего след в деле. Владелец мастерской. Шина. Утро. Дом. Что?
— Да, в смысле, я
— Идти домой, — произносит Джузеппе на английском с сильным акцентом. — Кушать.
Он жестами показывает, как кладет еду в рот, и, честно говоря, пока что мне нравится, к чему все идет.
Мы выезжаем на шоссе, и я с тревогой смотрю на маленький канареечно-желтый Фиат с пробитым колесом.
— За ночь с ним ничего не случится?
— Не должно, — уверяет меня Ной. — Дороги становятся все хуже. Мы ничего не можем сделать.
Мне приходит в голову, что Ной делал это весь вечер: успокаивал меня, решал наши проблемы, оставался собранным вместо того, чтобы психовать.
Я поворачиваюсь к нему и прижимаюсь плечом к его плечу.
— Спасибо.
Ной смотрит на меня сверху вниз, и я могу только догадываться о том, что он видит: болотного уличного ежа, лупоглазого испуганного котенка, ничтожное существо, которое нуждается в нем сейчас больше всего на свете.
С неподдельной искренностью во взгляде Ной кивает, а затем быстро, словно смутившись, отводит глаза.
Джузеппе живет в итальянской деревушке, где-то между Сперлонгой и Римом. У него маленький, старый дом, наполненный всеми признаками счастливой жизни: там и запах какой-то готовящейся на кухне вкуснятины, рыскающий у Джузеппе между ног черный кот, расставленные на столике у двери фотографии в старинных рамках, с которых на нас смотрят светящиеся улыбками лица.