Вранье

Шура завертел головой, пытаясь определить, откуда кричат. Он увидел торговца, марокканского парнишку в белом фартуке с маслянистыми разводами. У этих ребят была особая, луженая глотка. Если бы Шура так крикнул, это был бы его последний крик. Ему даже кто-то рассказывал, что у восточных людей строение гортани другое, и кричат они легко и непринужденно, без всякого вреда для здоровья. Первое время он никак не мог поверить, что евреи бывают такими: крепкими, смуглокожими, с уверенным взглядом и свободными движениями. И таких тут было большинство.

На Тель-Авивской тахане мерказит, центральной автобусной станции, можно было купить любые сладости, но Шура любил бейгелим, смутное подобие московских бубликов. Они были горячими и пахли временем, которого уже нет. Пока расплачивался, читал вывески на стеклянных дверях: «Квалифицированная работа. Высокие заработки. Тренинг за счет фирмы». Он ехал с очередного интервью. Ответ сразу не давали, но он был уверен, что отсюда звонка не будет. Впрочем, как и из предыдущих мест. Принимали его всегда хорошо, были доброжелательны и хвалили английский, в деталях расспрашивали о работе в Москве, уважительно кивали. Потом подробно рассказывали о своей фирме.

– Ну что вы думаете, Алекс? Такая работа вас заинтересует?

Шура делал паузу, приосанивался и отвечал с оттенком ленивой неопределенности:

– Я думаю, да.

Они шумно радовались и обещали позвонить.

Последние пару раз он испробовал иную тактику. Теперь, выслушав вопрос, он мгновенно выпаливал, что почтет за честь работать на их фирме и постарается оправдать оказанное ему доверие. После этого ему долго жали руку и выражали надежду на скорую встречу. Так или этак, главного спрятать не удавалось: свой страх. Даже если Шура не боялся, то боялся все равно, и этот страх они безошибочно чуяли еще до того, как он переступал порог кабинета. И в этот же момент, он сам понимал, что разгадан. Именно тут и крылась его проблема: Шура ждал, что его раскусят. Он и сам знал нетвердо, что следует раскусывать, но чувствовал, что слабее их или сильнее. В любом случае, им этого знать не полагалось, он должен быть своим.

После бублика захотелось пить. И еще не мешало перекурить перед дорогой. Обычно он выходил из здания станции, но на улице было жарко, и он отошел к эскалатору и облокотился на рекламную тумбу. Здание автобусной станции представляло собой огромный павильон, где помещался торговый центр, а с последних этажей во все направления отходили автобусы самой крупной и практически единственной в Израиле фирмы «Эгед». Не выходя со станции можно было недорого постричься, побриться, починить только что приобретенную обувь, трудоустроиться и тут же проиграться в беспроигрышную лотерею.

Левински, на которой находилась центральная автобусная станция, слыла нехорошей улицей. Место это не было похоже на Израиль, а его обитатели – на евреев. Шура почему-то думал, что евреев – бомжей, проституток или там наркодилеров – не бывает. Но тут они были. Особенно расстраивали проститутки. Все, как одна, немолодые и малопривлекательные, они никого не завлекали, а, наоборот, от кого-то бегали или же сидели на лавочке и угрюмо курили. Шура ни разу не видел, чтобы их кто-нибудь позвал, хотя знающие люди утверждали, что такое случается.

Продавец с тележкой укатил за новой партией бубликов, и Шуре открылась последняя строка объявления о высоких заработках: «Обращаться к Тасе». Сквозь стеклянную дверь просматривалось небольшое помещение с тремя столами, за которыми скучали ярко раскрашенные брюнетки, очень похожие друг на друга. Интересно, кто из них Тася? Он толкнул дверь. Та, что сидела ближе, спросила с плохо скрываемым раздражением:

– Вам кого, мужчина?

– Тасю.

– Тась, тебя.

Брюнетка, сидящая у окна, лениво оглядела Шуру и показала рукой на стул.

Шура осторожно присел:

– Тут у вас объявление. Я хотел узнать, о чем идет речь.

– А у вас, простите, какое образование?

– У меня? Высшее техническое.

– Замечательно. – Она уже набирала какой-то номер на своем мобильнике. – Сенечка, ма нишма! Скажи мне, лапа, осталось у нас что-нибудь для хорошего человечка? Йофи, йофи, все, давай, бай!

Гарин тоже любил говорить «йофи», и Шуру это страшно раздражало.

– Не злись, Шурик! А как еще сказать? «Отлично», «замечательно»? Прости, но у меня уже язык не поворачивается. «Йофи», по-моему, куда изящнее, согласись!

Брюнетка закончила разговор и обратилась к Шуре:

– Вы с автобусом знакомы?

– Я? Смотря с каким… В Натанию езжу.

– С любым. Вам предстоит работать с автобусами.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Работа ночная. Осмотр и приведение в порядок салона. Оплата сорок шесть шекелей в час.

Шура опешил:

– Уборка, что ли?

– И уборка в том числе.

Звучало неправдоподобно. Уборщикам, насколько он знал, платили примерно так же, как шомерам, то есть не больше восемнадцати.

– А почему так много?

– Я вам сейчас все объясню.