Врангель. Последний главком

Да разве только в этом дело... Освобождение Москвы — долг и привилегия Добровольческой армии, последнего детища Алексеева и Корнилова.

До чего же осточертели фокусы «моментов» Ставки! И двух недель ведь не прошло после назначения его командармом Добровольческой. А теперь получается, что сняли. Точно так: сняли!

И как объясниться с Деникиным, как убедить? Ни физических сил, ни душевных...

Боль всё же не пощадила: дождавшись приступа кашля, резко сдавила, будто тисками, ходящую ходуном грудь. Неужто опять начались эти ужасные сердечные спазмы?! Их только не хватало... Пальцы судорожно расстегнули, чуть не пооборвав пуговицы, ворот бешмета, холодная ладонь легла на пышащую жаром липкую кожу...

Спасительная мысль пришла раньше облегчения. А почему, собственно, название «Добровольческая» должно быть кем-то монополизировано? Тем более пьяницей Боровским...

Мгновенно забыв про боль, вскинулся. Удачно, Гаркуша не убрал со столика ни бумагу, ни чернильницу с ручкой — нет нужды тащиться обратно в кабинет. Не может достойно сказать, так напишет... Только не закусывай удила, Петруша! Не вываливай все аргументы разом — придержи самое важное для личного свидания.

Сквозь первые фиолетовые строчки, лёгшие на бумагу, проступила вдруг приплюснутая сверху голова Шульгина: усы развеваются, как на ветру, рот от уха до уха растянут в ухмылку, весёлую и издевательскую... Вот посмеялся бы, увидев, с каким рвением, как за шашку, схватился генерал Врангель за перо... Жаль, всё не возвращается — заболел, по слухам, испанкой и застрял в Одессе...

Врачу, явившемуся с намерением, коль скоро стала отходить мокрота, поставить генералу банки перед сном, пришлось подождать. Но Гаркуша не дал ему заснуть в салоне за старыми газетами: и чаем цейлонским ещё раз напоил, и ужином накормил, и про тиф страхов наслушался...

Наконец командующий освободился. Первая банка уже присосалась к белой худой спине, когда в дверь купе деликатно постучал Юзефович.

Переданное начальнику штаба письмо в заклеенном конверте сопроводила настоятельная просьба: непременно передать его главкому до утреннего свидания.

10 (23) января. Минеральные Воды.

— Для каждого русского патриота слова «Добровольческая армия» столь же священны, сколь и имена генералов Корнилова и Алексеева. Уже год ведётся под её знаменем героическая борьба с большевиками на юге России. И многие офицеры предпочли это знамя сомнительным знамёнам украинской и прочих армий. Поэтому моё решение твёрдо: встав под знамя Добровольческой армии, я пойду под ним до конца борьбы. В любой должности...

Деникин сосредоточенно всматривался в необычно подвижное лицо Врангеля, сидящего на диване напротив. И вслушивался в почти обеззвученный воспалением голос. Его тёмные глаза, слегка прищуренные, светились не обычным лукавством, а добрым участием, почти состраданием. Но сквозь него всё же проступило лёгкое недоумение. Возникнув при чтении письма, зачем-то написанного бароном и переданного через Юзефовича с час назад, оно никак не рассеивалось.

Врангель же, весь во власти нервного возбуждения и безудержного кашля, его не замечал. А вот сочувствие Романовского, не уронившего пока ни слова, просто било в нос. Не иначе, решил, напускное... По его холёной физиономии никак не скажешь, что ему ведомы хвори. И взгляд, как всегда, отводит. Определённо предпочитает любоваться занавесками.

   — ...Хоть в должности дивизионного начальника. Но непременно в составе родной Добровольческой армии.

Кустистые брови Деникина чуть приподнялись. Недоумение проступило и в грубоватом голосе:

   — Я, Пётр Николаевич, разделяю чувства, владеющие вами. Но судьба так судила, что вы не можете оставить ваших кубанцев... Благодаря именно вашим блестящим действиям мы победно завершаем Северокавказскую операцию. Вами сформирован лучший наш корпус. Так кому же, как не вам, вести казаков дальше?

   — Да разве в моей персоне дело, Антон Иванович? Для казаков сохранение священного наименования «Добровольческая» имеет куда большее значение, чем сохранение меня в качестве старшего начальника.

   — Право, не знаю... — Деникин, тяжело шевельнувшись в заскрипевшем жалобно кресле, развёл руками. — Ведь почти все неказачьи добровольческие полки войдут в состав армии генерала Боровского. И потому мы с Иваном Павловичем решили, что именно ей принадлежит преимущественное право именоваться Добровольческой.

Романовский счёл необходимым поддержать главкома немым кивком.

Из деликатности он старался не задерживать взгляда на лице Врангеля: сильно исхудавшее и бледное, всё покрылось испариной. Болезнь, как резинка с бумаги, стёрла с него свежесть... Глаза то прикрываются верхними веками, то резко округляются, блестя с лихорадочной яркостью. Белки красноватые... Кашель — хриплый и надсадный... Длинные костлявые пальцы комкают носовой платок. Следов крови, слава Богу, не видно.