Врангель. Последний главком

Приглашённых офицеров, собравшихся в столовой, заставил подождать: набрасывал на первой странице полевой книжки — слава Богу, обновил наконец-то! — донесение Деникину о приёме должности, диктовал Баумгартену приказ по дивизии о вступлении в командование, перечитывал, правил...

Первый тост, невысоко подняв бокал топазового стекла, произнёс без обычного воодушевления, кратко — за Россию и одоление всех её врагов. Выпил до дна. Белое домашнее вино нашёл грубоватым и чересчур терпким, букет еле улавливался... Второй тост, предложенный Баумгартеном, — «за нового добровольца» — только пригубил. И демонстративно отставил бокал почти полным.

— Пить, господа офицеры, будем после победы.

Порекомендовать новому командующему отведать «кишмишевки», кубанского самогона, никто даже не рискнул...

Уже стемнело, когда Врангель уединился с начальником штаба в его комнате.

Единственное окно, кроме ставен, закрывал кусок серого полотна, накинутый поверх тюлевых занавесок. В центре круглого стола, покрытого вышитой бледными цветами скатертью, стояла американская пишущая машина «Фейшолес-Империал», старая и на пол-листа. К её высокому чёрному боку приникла раскрашенная под дорожный сундучок жестяная коробка из-под монпансье московской фабрики Казакова с карандашами, ручками, перьями и резинками. Почти всё пространство между столом и узкой железной кроватью заняли панцырная несгораемая касса «Саламандра», однодверная и облезлая, и два фибровых чемодана, в которые вполне умещались все документы и карты.

Штабной канцелярии, заключил, осмотревшись, нет и в помине. Даже походного типа, как повелось на Великой войне.

Керосина в станице нельзя было достать ни за какие деньги, и совсем новая лампа «Космос», с круглым фитилём и высоким узким стеклом, без пользы стояла на полу, будто опорожнённая бутылка. С трудом раздвигая темноту по углам, коптил посреди стола самодельный масляный светильник, сконструированный из стреляной гильзы и низкой консервной банки. Ему тщетно пытался помочь жёлтый язычок, что трепетно и тускло теплился под печальным ликом Богоматери.

Полумрак усилил первое впечатление Врангеля: Баумгартен изрядно сдал. Глаза ввалились, синие мешки под ними набухли, морщин прибавилось, а волос — наоборот. И весь он как-то потерял прежнюю свою живость... А чего же тут хотеть? Позапрошлой осенью, по его собственному рассказу, получил контузию. И тоже не долечился: пришлось принять штаб 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. В Добровольческую армию прибыл в середине лета, и уже две простуды — в самую жару умудрился подцепить — перенёс на ногах...

В компании Баумгартен ещё бодрился. А теперь, оставшись с Врангелем один на один, сник. То и дело пробивался сухой кашель. Высокий лоб, уходящий под жиденький светлый чубчик и перечерченный поперёк синеватой жилкой, орошала испарина.

Но докладывал толково и обстоятельно, а потому Врангель предпочёл меньше читать и больше слушать.

Боевой состав дивизии по состоянию на 8 часов нынешнего утра был расписан превосходно: шесть полков, по два в трёх бригадах, три батареи и пластунский батальон — личный и конский состав, вооружение, технические средства и прочее. 1-ю бригаду, командир полковник Науменко, составляют Корниловский конный, укомплектованный казаками разных отделов Кубанского войска, и 1-й Екатеринодарский, из казаков Екатеринодарского отдела. 2-ю, командир — генерал Афросимов, — 1-й Уманский и 1-й Запорожский полки, укомплектованные казаками Ейского отдела. 3-ю, командир которой ещё не назначен, — 1-й Линейный, из казаков Лабинского отдела, и 2-й Черкесский, пополняемый черкесами горных залабинских аулов. Батареи — офицерского состава: офицеры-артиллеристы занимают почти все солдатские должности, кроме ездовых. В пластунском батальоне большой некомплект: не хотят кубанцы воевать пешими. Итого в строю — 260 офицеров и 2 460 казаков.

Продовольствием полки обеспечены хорошо: печёный белый хлеб, молоко, мясо, овощи и фрукты казаки ближайших станиц и хуторов подвозят полковым хозяйственникам ежедневно, причём часто сдают безвозмездно.

То же с фуражом, хотя сена везут больше, чем зерна. Но из-за непрерывных боёв лошадей не водят и кормят нерегулярно. Бывает, неделями не рассёдлывают и месяцами не чистят. Остро недостаёт воды. По всем этим причинам, да ещё из-за жаркой погоды, у лошадей плохой аппетит. В результате многие не в теле и выглядят заморёнными. Купать их негде и некогда, а потому появились чесоточные. А ветеринарных врачей в полках нет. Вообще, ремонт конского состава[43] в армии не налажен. Одно спасает: местные породы очень выносливы.

В технических средствах — вопиющая бедность. Ни полевых телефонов, ни проводов, ни штепселей. Есть, правда, искровая радиостанция, но исправна она или нет — неизвестно, ибо к ней ещё нужно найти заряженные аккумуляторы. Броневиков и автомобилей нет, и не обещают. На весь штаб — единственная пишущая машина. Но проку от неё никакого, поскольку красящая лента обесцветилась и вся уже в лохмотьях. Да и угольной бумаги для получения копий нет ни листа.