Врангель

В те времена татарское население составляло примерно четверть всех жителей Крыма. 16 мая в Симферополе открылся созванный по приказу Врангеля татарский съезд (курултай). Из сорока четырех делегатов прибыли два десятка. Евпаторийцы приехать не смогли, поскольку армия реквизировала подводы, а феодосийцы — из-за опасений грабежей на дорогах. Выступая на съезде, Врангель приветствовал татарское население Крыма, которое «неизменно и в настоящую тяжелую годину боролось за честь и славу матери-России». Он упомянул и об «удовлетворении культурно-просветительных и некоторых экономических нужд татарского населения», но ничего конкретного не сказал. А таврический губернатор Д. П. Перлик заявил, что ни о какой автономии речи не идет, в крайнем случае, можно рассчитывать на самоуправление в религиозно-просветительской сфере. Пример татарского съезда должен был показать другим народам и группам, добивавшимся автономии, что от Врангеля здесь ожидать особенно нечего. Соответствующий законопроект был готов только осенью. Он предусматривал «предоставление татарам самоуправления в религиозных, культурно-просветительных и финансовых делах», для чего должен был быть избран распорядительный орган в составе около шестидесяти человек. Но эти выборы провести уже не успели.

У многих военных и гражданских служащих к началу 1920 года семьи находились за границей. Как только ситуация в Крыму несколько стабилизировалась, они стали просить у Врангеля разрешить их близким вернуться. Главнокомандующий понимал, что их возвращение ухудшит продовольственное положение, а в дальнейшем затруднит эвакуацию, вероятность которой оставалась высокой. Однако отказ мог негативно сказаться на моральном состоянии офицеров.

Начальник Военного управления оценивал общее число русских беженцев за границей в 60 тысяч человек. 7 июня 1920 года было решено приступить к их репатриации. При этом совет при главнокомандующем постановил, что «всем желающим беженцам предоставляется право возвратиться на родину одиночным или групповым порядком за собственный счет».

Беженцев предупредили, что в Крыму жизнь не сахар и что «правительство слагает с себя обязанность заботиться о дальнейшем их устройстве и обеспечении, а тем более об эвакуации за границу при каких бы то ни было обстоятельствах».

За счет казны перевозились: «а) боеспособные беженцы и их семьи, б) семьи военнослужащих, сражающихся в рядах Русской Армии, в) семьи лиц, состоящих на службе в Военных и Гражданских Учреждениях Вооруженных Сил Юга России и г) беженцы, находящиеся в особо бедственном положении».

Трудно определить, какое количество беженцев действительно вернулось в Крым, но, по всей вероятности, оно не превышало нескольких тысяч и не оказало принципиального влияния на ход эвакуации.

Надо отдать Врангелю должное — ему был совершенно чужд антисемитизм. Историк Ю. И. Гессен свидетельствовал: «Евреи Врангелем довольны. Врангель строго следит за погромщиками и приказал повесить перешедшего к нему от большевиков есаула с шестью сподвижниками за погромы в деревнях у Каховки». Барону пришлось принять меры против известного проповедника — отца Владимира Игнатьевича Востокова, чьи проповеди, по словам Петра Николаевича, «носили чисто погромный характер» и возбуждали толпу на «противоеврейские выступления». Приказом Врангеля запрещались «всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую или национальную рознь», а его нарушителей следовало высылать из Крыма. С Востоковым Врангель поговорил по душам, после чего тот прекратил свои проповеди.

По оценке H. H. Чебышева, Врангель принадлежал к числу тех политических деятелей, для которых борьба была естественной стихией:

«…Чем непреодолимее было препятствие, тем охотнее, радостнее он на него шел. В нем был „боевой восторг“, то, что делало его военным от головы до пяток, до малейшего нерва в мизинце.

Но он был не только военным, не только военачальником, не только бойцом, рвущимся принять личное непосредственное участие в сражении. Врангель имел дар и вкус к организационной работе, управлению людьми и влиянию разумом, волей, искусными ходами виртуоза-шахматиста для осуществления поставленных им себе политических целей на благо русского дела так, как он это благо понимал.

Он был очень умен, удивительно быстро и тонко разбирался в людях. Разбирался в каждом человеке в отдельности и в психологии больших соединений, именуемых массами. И природа вооружила разум стальной пружиной крепкой воли, а кроме того — тем духовным возбуждением, подъемом, с оттенком экстаза, который позволяет избраннику и видеть над головами других, и ярче, глубже чувствовать и хранить в неудачах незыблемость духа».