Врангель

Не одобряли они и жестокие врангелевские меры против мародеров. Елисеев пишет: «Генерал Врангель издает строгие приказы и за грабеж повесил одного черкеса, тут же, на площади. Мы удивились этому: грабеж, может быть, и был, но мелкий; и черкес грабил того, кто его ограбил; и это было так естественно. К тому же это был черкес. Их большевики разорили целыми аулами. Так зачем же казнить?! Отнять жизнь у человека из-за мелкого грабежа у большевизанствующих же крестьян? Практичнее — отправить виновного на фронт. В гражданской войне, одним „сухим приказом“ — не добьешься успеха». У рядовых и генералов была разная логика, и публичные казни мародеров не достигали своей цели. Казаки и солдаты сочувствовали жертвам подобных кампаний, а офицеры покрывали своих подчиненных. Кроме того, объективной причиной для мародерства служила постоянная нехватка в белых армиях продовольствия и теплой одежды. Врангелю не удалось искоренить мародерство ни тогда, в 1918-м, на Северном Кавказе, ни в 1920 году в Крыму, когда он уже стал главнокомандующим. Практичнее было бы не вешать уличенных в грабеже, а создавать из них своего рода «штрафные» роты и батальоны с обязательной отправкой на фронт в самые опасные места, чтобы мародеры искупили свою вину кровью. Такая мера помогла бы также очистить тылы от болтавшихся там бездельников. Однако ни Врангель, ни другие белые генералы ее никогда не применяли. Во-первых, это было не в традициях русской армии, где издавна практиковалось лишь три вида наказаний: телесные (для нижних чинов), арест и смертная казнь. Во-вторых — и это гораздо важнее — всегда существовала опасность, что «штрафники» перебегут к красным. Проблема организации охраны бойцов таких штрафных подразделений становилась трудноразрешимой, особенно учитывая малочисленность белых армий и ненадежность большинства их бойцов.

Елисеев описал и другой неудачный бой Врангеля: «…Рано утром 1 октября из штаба дивизии прискакал офицер-ординарец с приказанием от генерала Врангеля: „Корниловскому полку спешно, переменным аллюром, двигаться на станицу Михайловскую. Красные снялись ночью с позиций, оторвались от нас и отступили неизвестно куда“. Прочитав это, Безладнов мрачно произнес „прос-спа-али…“ и выругался грубо… В этот день наш полк прошел около 60 верст и не настиг отступавшую пехоту красных. И надо признать, что этот отход-маневр красных был хорошо продуман и отлично выполнен».

Федор Иванович описал одно из многих трагических недоразумений Гражданской войны, произошедшее на Синюхинском хуторе по дороге на станицу Урупскую:

«…К нашей колонне подошла мажара (телега. — Б. С.). С нее весело спрыгнули человек 15 молодых казаков и заговорили с нами. Казаки нашего полка немедленно окружили их и стали расспрашивать — откуда и что? Все они были молоды, видимо, еще не служили, все довольно хорошо одеты по-станичному — в маленьких папахах, в темно-серых тужурках с лацканами на бортах войскового цвета, в шароварах с красными кантами, вправленных в сапоги. Одеты были так, как казаки идут „на станицу“, т. е. в центр станицы по каким-нибудь делам в полурабочем, полупраздничном костюме. Некоторые в ватных бешметах. И только один был среди них старый казак лет 35, с небольшой черной бородкой, подстриженной „по-азиятски“. Конвоирующий их казак подъехал к нам, ко всей группе офицеров Корниловского полка, и подал записку. По положению полкового адъютанта я беру ее, разворачиваю и читаю вслух:

„В подсолнухах захвачено 15 скрывавшихся казаков красной армии из станицы Константиновской, которых и препровождаю. Командир 1-го Уманского полка полковник Жарков“. И поперек этого донесения читаю надпись: „В главные силы. Расстрелять. Генерал Врангель“.

Все слышат последние слова и словно не понимают: кого расстрелять? и за что?

— Это явное недоразумение, — говорю я Безладнову. — Его надо выяснить… это ошибка, — продолжаю.

— Какая ошибка? — спрашивает, скорее, отвечает мне он. — Красные?.. Ну и… расстрелять! — добавляет Безладнов.

На эти слова своего командира полка сотенные командиры, пользуясь равенством в чине… заговорили сразу же все, что это есть ошибка, недоразумение, что генерал Врангель не разобрался, торопясь к авангарду, что время у нас есть, это не спешно и прочее. И вдруг мы слышим от Безладнова, что „никакого недоразумения нет, это пленные, это приказ, и если приказ, то какой же может быть разговор?“

Мы слушаем его и не верим своим ушам. Всё это показалось нам таким диким, что становилось страшно за могущий быть произвол. Вокруг нас казаки слушают наш, уже довольно крупный, разговор и молчат. Насторожились и пленные. Они стоят тут же и всё слышат… Я беру себя в руки и начинаю действовать, чтобы спасти жизнь этих казаков. Донесение, по положению, находится в моих руках. Быстро подступаю к пленным и спрашиваю, кто они и как захвачены.