Врангель

У белых социальная база была несравненно уже. Сюда можно отнести значительную часть — но отнюдь не подавляющее большинство — офицерства. Как показал историк С. В. Волков, из примерно 276 тысяч офицеров, состоявших в императорской армии в 1917 году, примерно 170 тысяч впоследствии служили в белых армиях, а от пятидесяти пяти до пятидесяти восьми тысяч были призваны или пошли добровольно в Красную армию и никогда не служили у белых. Кроме того, около пятнадцати тысяч офицеров воевало в армиях возникших в результате распада Российской империи на ее окраинах национальных государств (Польши, Украины и др.). Еще 28–30 тысяч офицеров не принимали участия в Гражданской войне, что не избавило многих из них от красного террора. Надо также иметь в виду, что в Красной армии служили еще примерно 15 тысяч бывших белых офицеров, захваченных в плен, так что общее число офицеров, оказавшихся на стороне красных, можно оценить в 70–78 тысяч.

Около 62 процентов от общей численности российского офицерского корпуса — 170 тысяч человек — служили в белых армиях. Цифра выглядит внушительно. Однако подавляющее большинство офицеров, числившихся в белых армиях, на самом деле обретались в тылу и большого вклада в повышение боеспособности белых армий не вносили, хотя это и не избавило их от красного террора. По оценкам того же Волкова, в рядах белых погибло 50–55 тысяч офицеров, в рядах Красной армии — более десяти тысяч офицеров. Примерно четыре тысячи офицеров были убиты в армиях национальных государств, а еще 20 тысяч, как ранее служивших у белых, так и не участвовавших в Гражданской войне, стали жертвами красного террора. В эмиграцию с белыми ушли 58 тысяч офицеров, а еще около пяти тысяч остались служить в армиях национальных государств (Польши, стран Прибалтики, Финляндии). Кроме того, эмигрировало пять-шесть тысяч офицеров, не участвовавших в Гражданской войне. В СССР осталось около 110 тысяч бывших офицеров царской армии. Мало кто из них пережил советские репрессии 1920–1922 и 1930-х годов (погибло более семидесяти тысяч человек).

Кроме офицеров в Белом движении участвовала часть интеллигентной молодежи, в основном из числа гимназистов и кадетов. Значительную часть белых армий составляли казачьи войска. Однако тут необходимы две оговорки. Во-первых, значительная часть беднейших слоев казачества сражалась и в Красной армии. Во-вторых, казаки упорно дрались только на своих войсковых землях и без большого воодушевления вели боевые действия за их пределами.

Интересно отметить, что на стороне белых выступала часть высококвалифицированных рабочих, в частности, большинство рабочих Ижевского и Боткинского оружейных заводов, составлявших одни из наиболее боеспособных частей армии адмирала Колчака. Но численность их была невелика и погоды они не делали.

Из иностранцев, очутившихся на территории Российской империи в результате Первой мировой войны, на стороне белых оказался, и то лишь в течение весьма короткого времени, лишь пятидесятитысячный Чехословацкий корпус. Однако после колчаковского переворота чехи перешли к нейтралитету, а закончили тем, что в январе 1920 года выдали Колчака вместе с золотым запасом красным повстанцам. Это еще раз демонстрирует результаты отсутствия политической гибкости у белых. Если же добавить, что большевикам достались подавляющая часть военных запасов царской армии (а к осени 1917 года они оказались весьма внушительными) и главные центры военной промышленности, то положение белых с самого начала Гражданской войны представляется почти безнадежным. Уравновесить гигантский перевес в ресурсах, который был у красных, могла только мощная поддержка белых извне. Однако Германия, первоначально помогавшая донскому атаману П. Н. Краснову, вскоре вышла из войны. Страны же Антанты довольно скупо снабжали белые армии вооружением и боеприпасами, поскольку не слишком верили в их победу. Союзные же войска оказались бесполезны. Измотанные в Первой мировой войне, они легко поддавались антивоенной агитации и отказывались сражаться против большевиков. В этих условиях спасти белых могло только чудо. И оно едва не случилось в 1920 году…

Врангель, кажется, только в начале 1920 года, в период агонии Вооруженных сил Юга России, понял, что одними военными средствами Гражданскую войну не выиграть и для победы нужны привлекательная для народа политическая программа и понятные лозунги. Он попытался осуществить такую программу в Крыму, когда уже было слишком поздно. Но осенью 1918-го у Петра Николаевича никаких идей по привлечению масс на сторону белых не было и пленных он предпочитал расстреливать.

Не исключено, что, расстреливая пленных в большом количестве (как мы увидим дальше, в других случаях счет шел на сотни), Врангель хотел «сродниться» с элитой Добровольческой армии — «первопоходниками», стать своим в их среде.