Врангель

Здесь Антон Иванович немного кривит душой и играет цифрами. 150 тысяч человек — это максимальная численность Вооруженных сил Юга России с учетом тех, кто находился в тылу. Рост ее состава происходил частью за счет оседавших в тылу офицеров, но по большей части — за счет мобилизованных пленных красноармейцев, отправляемых в тыл на бесконечное формирование. А вот шесть тысяч человек, брошенных на Киев, и четыре тысячи отправленных в Крым и на юг Украины — это были полновесные штыки и сабли, которых так не хватало на Московском направлении. Когда же Деникин пишет, что движение добровольцев к Киеву должно было привести к соединению с польской армией, он утрачивает чувство политической реальности. Как раз вторжение белых на Правобережную Украину укрепило Пилсудского в мысли о необходимости заключить временное перемирие с Советами.

Согласно оценкам советских историков, к 2 (15) августа 1919 года Вооруженные силы Юга России достигли своей максимальной боевой численности и насчитывали 90–95 тысяч штыков и сабель (в том числе в Кавказской армии — до 15 тысяч), около 200 орудий, 600–800 пулеметов. Противостоявшие им части Красной армии имели 230–235 тысяч штыков и сабель (Деникин в тот момент ошибочно считал, что 140–160 тысяч), 900 орудий, 3,5 тысячи пулеметов. 5 (18) октября 1919 года на главных Орловско-Курском и Воронежском направлениях деникинцы имели 27 тысяч штыков и сабель, до 600 пулеметов, около 100 орудий. У красных здесь было 88 тысяч штыков и сабель, более 1300 пулеметов и более 350 орудий. На прочих участках фронта, включая царицынский, перевес советских войск был не столь ощутимым: в полтора-два раза по людям и вооружению. Здесь сказалась порочность деникинской стратегии, стремления быть сильным везде. В результате в решающий момент у белых на главном направлении оказалось меньше сил, чем на второстепенных. А 7 (20) ноября 1919 года, после того как Вооруженные силы Юга России оставили Курск и Воронеж, у них осталось 75 тысяч штыков и сабель, около 300 орудий, примерно 1100 пулеметов. Им противостояло 155 тысяч красных штыков и сабель, 3800 пулеметов, 850 орудий. При этом на центральном участке фронта, против Добровольческой армии и части Донской, где красные нанесли главный удар, их перевес стал еще более значительным.

К 27 ноября (10 декабря) 1919 года, накануне взятия Красной армией Харькова и сразу после вступления Врангеля в командование Добровольческой армией, когда поражение белых приобрело характер катастрофы, у Деникина осталось не более 50 тысяч штыков и сабель на фронте, неприятель же насчитывал 125–130 тысяч штыков и сабель, причем в центральном секторе фронта советский численный перевес был уже шестикратным.

Врангель передал свои впечатления от письма Деникина в мемуарах. Он увидел в послании лишь недостойные намеки и парировал их обвинениями в адрес самого главнокомандующего: «Как и в „Московской директиве“, в стремлении овладеть пространством забывались основные принципы стратегии».

Он бросает Деникину упрек в неискренности: «Странно было читать в письме Главнокомандующего: „Я не знаю, идут ли к Вам пополнения с Кубани“. Возможно ли было, чтобы Главнокомандующий не знал? Или что „Кавказская армия занимает фронт в 40 верст“, когда помимо сорокаверстного фронта на севере войска Кавказской армии действовали по обоим берегам Волги на Астраханском направлении. Это не могло не быть известным Главнокомандующему.

Не мог не знать генерал Деникин и того, что район действий Добровольческой Армии по сравнению с пустынным Задоньем неизмеримо более богат местными средствами и населением, могущим поставить добровольцев в войска, и когда он писал, что я просил сосредоточить Кубанцев в эти „не так уже безводные и голодные степи“, „считая это направление наиболее блестящим и победным“, он не только бросал мне недостойный намек, но и грешил против истины».

Вероятно, этот обмен письмами стал своего рода Рубиконом в отношениях двух генералов, после перехода которого обратного пути не было: «Если доселе вера моя в генерала Деникина как Главнокомандующего и успела поколебаться, то после этого письма и личное отношение мое к нему не могло остаться прежним. Хотя письмо и вызвало раздражение против меня Главнокомандующего, но оно, несомненно, имело и благоприятные последствия. Штаб Главнокомандующего, получив, вероятно, соответствующие указания свыше, стал относиться к нуждам моей армии с полным вниманием».

Деникин в мемуарах сетовал на то, что Врангель буквально бомбардировал его телеграммами:

«Не проходило дня, чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций. Особенное нерасположение, почти чувство ненависти, он питал к генералу Романовскому и не скрывал этого…