Врангель

В ряде телеграмм за май — август и в обширном письме-памфлете от 28 июля барон Врангель давал яркую апологию своей деятельности и выдвигал тяжелые обвинения главному командованию. Эта переписка вызывала недоумение своей слишком явной подтасовкой фактов, легко опровержимой. Только позднее стало ясным, что письмо предназначено было не столько для меня, сколько для распространения…

В каждом слове письма и телеграмм были желчь и яд, рассчитанные на чувства военной массы и без того нервной, ревнивой к боевым соседям и плохо разбирающейся в обстановке. Как можно было изменить группировку сил, когда это определялось ясно относительной важностью направлений и событиями на театре войны?.. Кто мог переменить природные условия Задонья и Поволжья и условия комплектования в них армии „русскими“ людьми?.. Какими средствами возможно было заставить Кубань слать в армию пополнения или принимать в свои полки „русских“ (не казачьих) офицеров?..

На мой запрос по поводу жалоб генерала Врангеля на материальные недочеты начальник Военного управления генерал Лукомский, лицо близкое и дружественно расположенное к барону Врангелю, донес мне, что Кавказская армия требует довольствие на весьма большое число людей — в июле на 80 тысяч и в августе на 110 тысяч. Что „кредиты всегда переводились своевременно и жалоб от Кавказской армии на недостаточность кредитов не было“. Что, наконец, царицынский район вовсе не так уже беден, ибо сам барон Врангель телеграфировал ему: „Район широко должен быть использован в продовольственном отношении. Данные силы и средства Кавказской армии недостаточны, чтобы в полной мере использовать богатства района. Необходимо спешно сформировать интендантский округ и приемную комиссию, которые взяли бы на себя эксплуатацию района и заготовки для всех армий…“».

По поводу столь большого объема довольствия, запрашиваемого Врангелем, возможны два объяснения. Во-первых, в Кавказской армии, как и в Добровольческой, тылы были чрезмерно раздуты. Врангель не справился с этим злом, как не сумели этого сделать Деникин и Май-Маевский. Во-вторых, интенданты Кавказской армии с согласия командующего намеренно завышали число едоков, зная, что всё запрашиваемое продовольствие и фураж всё равно не дадут, и руководствуясь принципом: чем больше бойцов укажешь, тем больше снабжения получишь. Можно не сомневаться, что такими же приписками личного состава занимались и в Донской, и в Добровольческой армиях, да и красные интенданты в этом отношении, вероятно, были не безгрешны.

На самом деле спор Деникина и Врангеля во многом носил схоластический характер. Петр Николаевич противоречил сам себе. Раз «Московская директива» была плоха именно из-за распыления сил и средств, а Деникин принял решение, что главным будет направление через Харьков на Орел и Курск, то он, как командующий Кавказской армией, наоборот, должен был настаивать, чтобы перед его армией были поставлены чисто оборонительные задачи и чтобы максимальное количество сил и средств из ее состава было переброшено на основной участок. Но Врангель действительно страдал непомерным честолюбием — в этом мнении сходились и Деникин, и Шкуро, и другие белые генералы, да и позднейшие историки. Барон очень не хотел отказаться от мечты все-таки войти в Москву (чем черт не шутит!) или, если это не удастся, хотя бы одержать напоследок громкие победы, которые контрастировали бы с неизбежными в скором времени поражениями Май-Маевского и подняли бы его, Врангеля, авторитет в Белом движении. И он добился-таки присылки подкреплений и основательно потрепал напоследок красных под Царицыном, хотя никакого стратегического значения эти победы уже не имели.