Врать или не врать? – II

Когда-то, в середине семидесятых годов, я начал с энтузиазмом изучать итальянский. Но не сумел в закрытой стране найти знаменитое произведение Алессандро Мандзони на языке оригинала (28). Поэтому и прочитал его впервые только сейчас, когда пишу эту статью, надеясь в нём найти хоть какие-то упоминания об ордынском завоевании Италии: ведь Великая Пермь — это как раз там. Ожидание не оправдалось — наверное, поэтому роман и пережил смену многих режимов, не мешая власть имущей идее, но наделяя автора ещё при жизни титулом Великий… Сочинение, названное «миланской хроникой XVII века», содержало приглаженный приключенческо-романтический сюжет. Хотя… Автор пишет, что городские власти ведут грозную кампанию против «чубатых», под которыми, в том числе, подразумевались злоумышленники и профессиональные убийцы, имевшие обыкновение прикрывать себе лицо длинными волосами при нападении или изменять свой облик (с.59). Здесь всплывают тонкости перевода — что есть «чуб»? Который формируется на лбу или тот самый оселедец (чуб, коса на темени головы, по В. Далю) как важный атрибут казаков? О проблеме «чубатых» А. Мандзони пишет неоднократно. Не питая интереса к бывшей Русской империи, автор ужасается картиной беззакония, воцарившейся в эпоху Реформации: «Останься вы один на один с правосудием, беды не миновать» (с. 61). Он высказывает мысль, которую можно проецировать и на дуалистическую идеологию катаров: «Было бы легко жить на свете, если бы, совершая подлость, людям приходилось расписываться в ней». Но есть некий след в этих хрониках, который историки вкупе с политиками не умеют стирать так быстро, как сжигают «вредную» книгу или человека. Это географические названия. В сочинении Мандзони частенько упоминает о селении Пескаренико близ речки (с. 139). Как удивительно похоже на русское слово «пескарь»! Это обращение к лингвистике оправдывает себя: итальянское слово “pesca” переводится как «улов», «рыбная ловля». Не будем уходить в сторону и видеть в образе рыбы (ichtus) именно олицетворение богочеловека Иисуса у первых христиан.

Не говоря ни слова о канувшей в Лету Русской империи, автор прекрасно изображает механизмы тайной и официальной новой власти; показывает синьоров такими коварными и важными, будто они правят миром тысячу лет. Однако и те попадают в зависимость от человека, попирающего все мыслимые и немыслимые законы общества: «с. 304. Заниматься делами, возбраняемыми или запрещаемыми законом или какой-либо другой силой, быть судьёй, распорядителем чужих судеб без всякой выгоды для себя, лишь только бы повелевать, быть всеобщим пугалом, первенствовать над теми, кто привык первенствовать сам, — таковы были главные страсти, которые всю жизнь обуревали этого человека… с. 306. Всем самоуправцам в значительной части округи пришлось, так или иначе, выбирать между дружбой и враждой с этим из ряда вон выходящим самоуправцем. Но первые же, посмевшие оказать ему сопротивление, понесли такой урон, что никто не испытывал больше охоты подвергнуться испытанию. И даже устранившись от всего, даже занимаясь только собственными делами, нельзя было остаться независимым. Ведь от него являлись посыльные с требованием не затевать такого-то предприятия, оставить в покое такого-то должника… Стоило одной стороне с изъявлениями вассальной преданности попросить о помощи в каком-нибудь деле, как другая оказывалась перед тяжким выбором: или подчиниться его приговору, или объявить себя его врагом, что было равнозначно, как когда-то говорили, скоротечной чахотке…Его могущество служило орудием исполнения низких желаний, удовлетворения жестоких замыслов и честолюбивых прихотей».

Если «благородные» синьоры расступаются перед поселившемся в обществе бандитом (пусть даже в приличном наряде и дорогой каретой), то чего уж можно ожидать от зависимых и живущих подачками летописцев. Ах, сколько лжи понаписали они в угоду своему «благодетелю»!

Среди скалигеровских «хроникёров» мелькает имя известного И. Кеплера, снискавшего славу маститого астронома и учёного. Но учёность не подразумевает высокой нравственности. Ведь писал же (29) А. Франс: «Ждать от науки морали — значит готовить себе жестокие разочарования». Освободить историческое наследие от страха, водившего рукой летописцев, наполнить его правдивым содержанием и есть почётная задача, доступная лишь героям человечества, которую поставили перед собой Фоменко и Носовский.

Им вновь и предоставим слово (24):

РАЗГРОМ РЕФОРМАТОРАМИ НЕКОТОРЫХ «МОНГОЛЬСКО»-ИМПЕРСКИХ ХРАМОВ ВО ФРАНЦИИ