Врата Афин

– И все же… – повторил он, – в море наши спартанские экипажи полагаются на простейшую тактику. Мы сближаемся и атакуем, подавляя любого врага. Корабль – это всего лишь транспорт. Таран предназначен для тех редких случаев, когда, возможно, необходимо потопить вражеское судно или если противник подставляет фланг, пытаясь убежать.

Он снова сделал паузу и потер подбородок. Никто в зале не пошевелился. Казалось, они присутствуют при рождении чего-то или являются свидетелями некоей титанической борьбы.

– То, что я видел сегодня, временами казалось хаотичным – безумие кораблей, все они мечутся туда-сюда без какой-либо понимаемой логики. Описанное имеет очевидное преимущество. Трое тренированных мужчин всегда победят одного; двое – с меньшей уверенностью. Схватка один на один, когда противники равносильны, продолжается до тех пор, пока оба не выдохнутся. Если то же самое можно сказать о наших кораблях, пускающих в ход тараны, то это следует… изучить. Я снимаю свое возражение по всем пунктам, кроме одного.

Ксантипп почувствовал, как на его лице медленно появляется улыбка.

Эврибиад повернулся к нему:

– Каков сигнал к отступлению при построении киклос?

– Наварх, думаю, им могло бы стать черное знамя, но я не поднимал бы его на маневрах.

– И ты этого не сделаешь. Пока я командую флотом, никакого отступления не будет. Это предел моих полномочий. – Он взглянул на Фемистокла, который кивнул в ответ, подтверждая его точку зрения. – Повторяю – это предел. Понятно?

Ксантипп почувствовал на себе выразительный взгляд Фемистокла, но он не был глупцом и потому склонил голову:

– Конечно, наварх.

– Очень хорошо. Я присоединюсь к твоему кораблю завтра, чтобы наблюдать за сигналами и построениями.

Ксантипп натянуто улыбнулся в знак согласия. Эврибиад, по крайней мере, пытался. Пытался преодолеть упрямство своего родного города, многовековую уверенность, которая вообще ничего не значила в море. Правда, отныне Эврибиад будет следить за каждым его движением. Ксантипп мысленно отмахнулся от обступивших его забот и волнений. Он афинянин и, значит, как-нибудь перехитрит этого упрямца.

Огромная желтая луна зависла над горизонтом. Маленькое суденышко рухнуло на берег в сумерках, прошуршав обшивкой по гальке и накренившись так, что чуть не опрокинулось. Спасаясь от преследователей, команда гребла из последних сил. Этого было недостаточно. Их было около восьмидесяти, когда они стащили судно на воду и схватились за весла – за их спинами персидские моряки громко скандировали в такт гребкам. Это было две ночи назад, когда все их друзья и товарищи полегли мертвыми на берегу.

Вторую ночь они провели на якоре, затерявшись в темноте на пустынном незнакомом берегу, где кромешную тьму не нарушал даже слабый далекий огонек. Но и тогда они почти не спали, ожидая, что из ночи вот-вот выйдут тени. В этой части моря с избытком хватало мелководий и песчаных отмелей, готовых заманить в ловушку неосторожных. Если персы и подходили близко, беглецов не заметили. При первых серых лучах солнца три черные галеры покачивались вдалеке на холодных волнах и уже разворачивались, чтобы снова пуститься в погоню.

Тот день свел их с ума. Они гребли с закрытыми глазами, сосредоточившись на том, чтобы просто двигаться в такт, гребок за гребком. Персы приближались. Догонять всегда легче, чем убегать. Преследователи были прирожденными охотниками, необходимость же спасаться подтачивает волю, и беглец чувствует себя оленем в лесу или рыбой в сети.

И вот они исчерпали себя, достигли предела. У четверых остановилось сердце, и они, неподвижные и посиневшие, упали в трюм, не замеченные даже товарищами. Ставки были гораздо выше.

Лучшее место для выхода на сушу обсудили заранее, перебрав различные варианты. Единственный радостный момент в тот день наступил, когда один из персидских кораблей застыл на песчаной отмели, которую все знали как Гвоздь. Тогда они обрадовались, надеясь, что персы бросятся на помощь попавшим в беду или стащат свое судно с мели. Никто и не попытался. Два корабля угрюмо и неуступчиво продолжали идти следом.

Однако выбор определила их собственная слабость. Лучшая бухта лежала дальше по побережью, но никто из них не верил, что им удастся добраться до нее. Им не удалось даже достичь требуемой скорости, чтобы выскочить на берег. Триера осталась в воде и раскачивалась на волнах.

Выбравшись из трюма, некоторые гребцы падали на песок и кое-как вставали на четвереньки; товарищи же кричали им, чтобы они поднимались и бежали. Люди помогали друг другу, сильные тащили самых слабых, а в это время персы уже повернули к берегу.

Солдаты, высадившись, нашли только следы, ведущие через дюны вглубь материка. Командир поднялся на вершину, впервые ступив на территорию врагов своего повелителя. Оглядевшись и не обнаружив греков, он повернулся к своему заместителю и другу, которого, однако, подозревал в работе на главного царского соглядатая.

– Мы, конечно, будем их преследовать. Не думаю, что это так уж трудно.