Врата Афин

Прежде чем солнце достигло наибольшей высоты, последний из свидетелей закончил свое описание бойни на Паросе. Мильтиад отказался от права допрашивать их, а это означало, что заявления капитана и гоплита остались без ответа. Защита, казалось, пребывала в уверенности, что присяжные не должны наказывать человека за один большой просчет, учитывая, что всю жизнь он самоотверженно трудился и добивался успехов. Такой исход представлялся очевидным, и когда один из писцов Мильтиада выразил их позицию именно в такой форме, все согласно закивали. Ксантипп не знал, достаточно ли он сделал для победы. Впервые с тех пор, как он выдвинул обвинение, перед ним маячила перспектива проигрыша и возможных последствий.

Оставшись в живых, Мильтиад наверняка стал бы его врагом, причем очень опасным врагом.

Кимон метнул в обвинителя отца взгляд, который, казалось, обжигал гневом. Но Ксантипп не стал бы отступать, даже если бы ему представилась такая возможность. Свобода Мильтиада была камешком в его сандалии со дня Марафона, незаживающей раной. Он знал, что видел. Детали были такими четкими, будто их вырезали рельефом на камне.

Голосование началось, когда по всему городу прозвенели первые полуденные колокола. Половина Афин направлялась домой – перекусить, сходить в гимнасий, размяться и поесть у уличного торговца. Присяжные тоже чувствовали первые признаки голода. Все до одного худые, они не могли продержаться без того, чтобы не подкрепиться чем-нибудь. Ксантипп наблюдал за тем, как каждый берет бронзовый стержень и проводит им по диску с надписью «общественное голосование», зажав между большим и указательным пальцем и таким образом скрывая, гладкий он или просверленный. Согласно предварительной договоренности, гладкий означал «виновен».

Все время, пока шло голосование, за голосующими внимательно наблюдали. Счетчиков также выбрали жребием, как и контролера, который должен был подтвердить правильность подсчета. В решении, касающемся жизни человека, не было места коррупции.

Возвращаясь обратно к Эпиклу, Ксантипп уже чувствовал, как его покидает напряжение.

Подсчет четырехсот голосов не занял много времени, даже притом, что проверялся каждый кружок. Несколько присяжных попытались поймать взгляд Ксантиппа. Он почувствовал это, когда они повернулись и посмотрели на него, но отвел глаза, потому что не хотел гадать, каким будет результат и в чью пользу обернется. Эпикл жадно наблюдал за ними, вертя головой туда и сюда, пытаясь поймать ощущение победы и не находя себе места от волнения.

Ксантипп воспользовался моментом, чтобы поблагодарить свидетелей, которые так и не сели и продолжали стоять, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Конечно, и капитан корабля, и командир-гоплит говорили правду, дав клятву перед богами. Никакого наказания за честность быть не могло. Однако реальность всегда грязнее и человечнее. Оба были храбрецами. Возможно, имело значение то, что они принадлежали к состоятельным семьям и им не приходилось опасаться внезапной бедности от рук Мильтиада и его сторонников.

Ксантипп нахмурился при этой мысли. Известно, что рабов, прежде чем они могли давать показания в качестве свидетелей, подвергали пыткам. Только пытка считалась гарантией того, что человек, обязанный служить дому и семье, будет говорить честно. Он не вызывал рабов на суд над Мильтиадом. Возможно, следовало бы привлечь кого-нибудь из гребцов, но их беспристрастность не выдерживала критики. Как свободные люди, но без положения и богатства, они были представлены в составе присяжных. Более того, они имели право голоса, а он этим не воспользовался. Ксантипп недовольно поморщился при этой мысли. Оставалось только надеяться, что его собственное высокомерие не скажется на итоговом результате.

Он вдохнул и выдохнул, заставляя себя успокоиться и отгоняя пораженческие мысли. Голоса были подсчитаны, и теперь шла окончательная проверка магистратом. Пути назад не было. Как говорили философы, каждый выбор ведет к другому и еще одному, но никто никогда не узнает, что могло бы быть при ином выборе. Иначе все люди были бы такими же мудрыми, как Гомер.

Магистрат поклонился должностным лицам собрания и вернулся на свое место. Присяжные тоже замерли, ожидая своего вердикта, так как еще не знали, каким он будет.

– Двести шестьдесят четыре на сто тридцать шесть, решение против Мильтиада. Обвинение доказано. Вердикт – виновен.

Тишина мгновенно сменилась шумом: кто-то из присяжных ругался себе под нос, кто-то аплодировал, кто-то хлопал приятеля по спине. Приговор не подлежал обжалованию, и теперь жизнь Мильтиада висела на волоске.

– Он твой, – сказал Эпикл, повышая голос, чтобы друг услышал его. – Ну что, ты проявишь милосердие?

Ксантипп пристально посмотрел на него и покачал головой:

– Если бы он только проиграл битву, я бы так и сделал. Но за то, что взял персидское серебро, не могу. Мою жену и детей продали бы в рабство вместе со всем остальным. Результат может быть только один.