Врата Афин

Эпикл застонал и улыбнулся, как и ожидалось, но выражение беспокойства осталось на лице, даже когда Ксантипп исчез в здании совета. Он видел, как Фемистокл выступал на похоронах Мильтиада. Такой искусный оратор мог представить дело в самом разном виде. После его речи осталось ощущение, что Мильтиад был человеком, незаслуженно обиженным, героем, поверженным своим обвинителем. Возможно, не всю вину за это следовало положить к ногам Фемистокла, но та ловкость, с которой он создал нужное ему впечатление, делала его опасным. Одно и то же всегда можно показать и увидеть по-разному. Люди любили Фемистокла и не видели в нем зла. Эпикл знал, что Ксантипп восхищается им за его теплоту и необычайное умение обращаться с толпой – возможно, за все то, чего не было у самого Ксантиппа.

Топчась в ожидании, Эпикл поцарапал ногу об осколок горшка, хрустнувшего под стопой. Что касается его самого, то, честно говоря, он благоговел перед обоими мужчинами, но они были сделаны совсем из другой глины. Мало кто мог управлять собранием так, как Фемистокл.

Поднеся руку ко рту, Эпикл откусил уголок ногтя на большом пальце, что делал, только когда волновался. Он пытался предупредить друга, но Ксантипп его не слушал.

Глава 22

Гимнасий, в который направился Кимон, находился на юге города. Юноша не спал прошлой ночью и чувствовал, как чешется и потеет все тело, как им овладевает усталость. И все же в восемнадцать лет он даже в таком состоянии не утратил ясности ума. Сон был просто помехой в жизни, раздражителем, который дергал за рукав, когда он хотел бежать дальше.

Никто из прислуги не окликнул его, когда он прошел через ворота, миновал галерею и зашагал по открытому полю. Кровь бурлила от восторга. Отец едва сошел в могилу, а имя сына уже знали все в Афинах. С одной стороны, его поддерживали те, кто считал, что с Мильтиадом обошлись несправедливо, убив человека, всю свою жизнь служившего городу. С другой – в верности его сыну после похоронной процессии поклялись те, кто был на Марафоне. Кимон не совсем понимал, что двигало этими людьми, но был готов принять их клятвы. Он сделал это без колебаний, хотя они стали клиентами его семьи, что повлекло бы за собой дополнительные расходы, если они заболеют или будут ранены. Он не отказал им – и по городу распространился слух, что он не откажет. Он видел, что Марафон был их золотым моментом, когда они испытали себя и доказали свою храбрость в горниле кузницы. Ничто и никогда уже не будет таким сладким на вкус, подумал он. Для них. Он найдет собственный фрукт – и сделает так, чтобы густой сок потек по подбородку и груди.

Мысль об этой поддержке красной нитью проходила в речи Фемистокла на похоронах. Кимон так и не понял, спланировал ли все этот человек или просто отреагировал на то, что увидел так много гоплитов в доспехах, пришедших почтить его отца. С этого момента Кимон стал истинным наследником Мильтиада.

Люди, которые командовали фалангой, склонились перед ним – люди, обладающие влиянием, с которым не мог сравниться ни один восемнадцатилетний подросток. Кимон мог участвовать в собрании, но не мог быть обвинителем и претендовать на некоторые посты. Не мог до тридцати лет управлять Афинами. В это утро он знал, что достигнет своих целей, но до этого еще далеко.

На бойцовском круге Фемистокл вел тренировочный кулачный бой с другим мужчиной. Оба были полностью обнажены, если не считать повязок на руках, защищавших костяшки пальцев. Но повязки не спасали, и руки многих наставников напоминали куски мяса. Подойдя ближе, Кимон ощутил дрожь волнения. Он знал, что Фемистокл может попросить его сразиться. Некоторые испытывали друг друга таким образом. Интересно, спрашивал он себя, насколько хорошо Фемистокл изучил его привычки. Под платьем Кимона скрывалась прекрасно развитая мускулатура – это не было секретом. Вместе с друзьями он бегал и занимался в гимнасии каждый день, совершенствуя физическую форму, и теперь они походили на молодых леопардов.

Фемистокл бросил взгляд на Кимона и тут же пригнулся, уклоняясь от удара, который противник попытался провести, воспользовавшись его небрежностью.

– Хватит, хватит! – усмехнулся Фемистокл и вытянул руку, сдерживая возможную атаку.

Его противник был странно красный, все лицо и тело в прожилках, как будто с него содрали кожу, и выглядел каким-то опухшим.

– Я заплатил за полный бой, – уставившись на Кимона, недовольно сказал мужчина и стукнул друг о друга костяшками сжатых кулаков.

Фемистокл повернулся к нему, как будто Кимон внезапно исчез, и весь обратился во внимание:

– Что такое?

Кимон услышал резкость в его голосе, хотя краснокожий мужчина этого как будто не заметил.

– Я сказал, что заплатил за полный бой! – рявкнул он.