Врата Афин

– Я служу городу, – сказал Фемистокл. – И не несу ответственности ни за приливы, ни за голосующих.

– Ты принижаешь себя таким ответом. Неужели не можешь быть честным? Здесь, сегодня? Кимон вернул должок, не так ли? Он оказал тебе поддержку вместе со всеми, кто надеется на него. – Аристид глубоко вдохнул, успокаиваясь. – Ты отнял у меня мое положение в городе. Все, что я люблю. По-твоему, оно того стоит?

Впервые Фемистокл покраснел и даже как будто смутился.

Но Кимон пьяно усмехнулся:

– Ты – уходящее… поколение, Арилсид… Арицид…

И Фемистокл, и Аристид пропустили его реплику мимо ушей.

– Люди боятся тиранов, Фемистокл, и не без оснований. Они не позволят одному человеку подняться к власти. Как долго ты продержишься, если меня не будет на другой стороне весов? Сколько времени понадобится им, чтобы увидеть, что ты стоишь один?

– Я не стремлюсь к власти, – громко сказал Фемистокл. – Я не вмешиваюсь в дела доков и не отчитываюсь перед советом. Я не участвую в каждой дискуссии так, будто я единственный взрослый, будто мое мнение – единственное, что стоит услышать.

– Твое смирение ободряет, – сказал Аристид. – Я надеялся на честность с твоей стороны, но вижу, что вокруг слишком много ушей.

Он отошел к урне и заглянул внутрь. Последний эпистат был ему не знаком и никак не отреагировал на это.

Аристид кивнул:

– Вижу, голосов там достаточно. Десять дней. Очень хорошо. Я подготовлю свое поместье.

К этому времени он так дрожал от гнева, что закружилась голова. Он больше не смотрел на Фемистокла, хотя ощущал его торжествующий взгляд, пока спускался с холма и шел через агору.

Шагая по любимому городу, Аристид с усилием разжал кулаки. Раньше он думал, что Фемистокл понимает, как работает собрание, и не пойдет на поводу собственного честолюбия. Афинам, чтобы процветать, требовалось постоянное столкновение умов. Аристид страстно верил в это. Его город был больше, чем просто домохозяйства и городская стена! Он был идеей правления народа, идеей, выкованной в горниле каждодневных испытаний, в дебатах, даже в войнах. Аристид принимал эти законы, хотя и знал, что Фемистокл заставил их работать в своих целях.

В какой-то момент Аристида осенила мысль, заставившая его споткнуться. Не был ли Фемистокл причастен к падению Мильтиада? Может быть, он нашептал что-то на ухо Ксантиппу? После этого заключил договор с Кимоном? Аристид на мгновение остановился, внезапно почувствовав холодок в груди. Не Фемистокл ли выдвинул его на пост архонта на этот год? Он возвысился благодаря этой чести – а теперь люди свергли его. Возможно, все это не было простой случайностью. Возможно, все это было хитроумной игрой. Из популярных людей в городе остался практически один Фемистокл, и уж он-то мог не бояться разбитых горшков. Этот человек решился вскочить на необъезженную лошадь. Рано или поздно его ждет падение.

Отвержение со стороны афинян глубоко ранило. Однако Аристид не плакал и не буйствовал, даже когда вернулся к себе домой, где его никто не слышал. Он просто сидел молча. В его городском доме не было вина, поэтому он выпил три чашки воды и смыл прилипшую красную пыль. Чтобы быть готовым, нужно привести в порядок дела. Ему было сорок восемь лет. Мысль о десяти годах вдали от Афин жгла так, будто к сердцу прижали раскаленное железо. Фемистокл отнял у него почти все. И все же его достоинство и честь остались незапятнанными.

Часть вторая 482 г. до н. э

Глава 26

После подъема Ксеркс стоял с закрытыми глазами, позволив морскому бризу остужать его кожу. Город Абидос вырос из древних поселений на северо-западном побережье, на самом краю империи. Станет ли он когда-нибудь чем-то большим, если они не смогут построить каменные мосты через глубокую воду? Мастера-строители уже сказали, что перекинуть арки через такое широкое пространство невозможно, особенно если под ними открытое море. Но Ксеркс верил в изобретательность своего народа и благосклонность высших сил. Его отец построил когда-то мост через пролив возле Византия, но только для того, чтобы увидеть, как его разрушили штормы. Ксеркс поклялся идти дальше. К западу от Византия ему нужно охватить пролив Геллеспонт. И тогда его армия переправится через море.

С вершины холма он видел другой берег, буро-зеленый. Ксеркс вспомнил о своих картах, составленных только для царей, и никого более. Когда-то армии его отца…

Он замер, захваченный воспоминаниями, и медленно выдохнул, опустошая себя. Ксеркс скорбел. Сорок царств скорбели вместе с ним. Прошло четыре года с тех пор, как умер великий царь. Временами жизнь казалась невыносимо мелкой, и тогда империя, так долго жившая без пастыря, погружалась в беспорядки и восстания. Постепенно Ксеркс восстановил веру как в жизнь, так и в самого себя. Он отказался от далекой перспективы, от ощущения, что вся его жизнь – это просто топтание на месте в ожидании встречи с отцом. Нет. Теперь Ксеркс – великий царь империи. И до встречи с отцом у него будет своя жизнь.