Врата Афин

– Тогда, – поднял брови эпистат, – может быть, у тебя есть ответ, который я смогу донести до совета. Где записи по рудокопам? Ходят слухи о том, что их заставляют отдавать часть дохода еще до того, как они его получат.

Фемистокл ничего не сказал, только нахмурился и опустил голову, как загнанный бык. То историческое соглашение существовало с самого начала разработок нового пласта в Лаврионе. Он договорился о более высокой, чем обычно, оплате труда рудокопов, но с условием получения им небольшого вознаграждения за труды. Такие решения принимаются в частном порядке и разглашению не подлежат. Оно так и было поначалу. Но потом он отвлекся на дела в городе и, похоже, забыл подтвердить договоренность и согласовать ее со смотрителями на копях. Люди сменились, пришли новые, и внезапно у совета возникли вопросы по поводу маленькой тележки с серебряной рудой, которую отправляли каждый месяц без всякого учета.

Вместо того чтобы оставаться в курсе всех деталей, Фемистоклу пришлось заниматься тысячей других вопросов. Мало-помалу он начал осознавать, что после ухода Аристида кое-что осталось незавершенным. Фемистокл никогда не понимал, сколько времени этот суровый сухощавый человечек отдавал служению городу. Дело было не только в доках и отчетах плотников и корабелов, не в лесорубах и возчиках, доставлявших новые запасы, и не в складах, где сушили и закаляли древесину. Через месяц после того, как Аристид отправился в изгнание, двое мужчин принесли отчет об обследовании городской канализации с картой, на которой были отмечены каждый частный дом и каждая выгребная яма. Работа была проделана огромная, и за нее надлежало заплатить. Но они также хотели обсудить некую схему, которую обдумывал Аристид. По его мнению, основные канализационные стоки надлежало опустить под землю, чтобы уменьшить их засорение.

Невероятно скучная работа тем не менее продолжалась, невидимая, никем не вознагражденная. Без Аристида, Ксантиппа и даже Мильтиада дополнительная нагрузка легла на плечи членов совета, избираемых всего на один месяц. Людей без особых навыков, не умевших смотреть в будущее. И конечно, они приходили к Фемистоклу все чаще и чаще.

– Я займусь этим, эпистат. И представлю отчет совету на следующей неделе.

– Что-то подобное, как мне сказали, ты говорил в прошлом месяце.

Фемистокл поднял глаза. Отбиваясь от такого рода вопросов, он полагался на постоянную смену должностных лиц, и это срабатывало. К сожалению, они начали разговаривать и обсуждать его поведение. Он видел это по тем подозрительным взглядам, которые бросали ему вслед.

– Надо послать людей на рудник, допросить свидетелей и изучить отчеты. На это требуется время.

– Конечно, и те отчеты должны соответствовать подсчетам, которые произвел совет.

Фемистокл кивнул. Эпистат, наверное, прав, но подсчеты те и эти никогда не совпадут. Он молча проклял себя за то, что упустил этот вопрос из виду.

По всему городу зазвонили полуденные колокола, и Фемистокл громко выругался, чем удивил эпистата.

– Мне нужно идти, Диофен.

Он увидел, какую боль причинил человеку, и понял свою ошибку:

– Извини, это было вчера… Правда, мне пора. Меня ждут на Ареопаге.

Зажав свитки под мышкой, Фемистокл поспешил прочь, немало озабоченный случившимся. Где отчет об испытаниях флота? Он держал его в сумке, но потом положил сумку на сиденье, когда пошел послушать обсуждение отпуска и оплаты труда гребцов. Оставшись без присмотра, они проголосовали бы за шесть месяцев безделья и шесть драхм в день! Ему приходилось накладывать вето на самые смелые идеи, выносимые на голосование, используя свои полномочия архонта. Популярности это ему не принесло. В прежние времена заняться такого рода неприятной работой он убедил бы Ксантиппа или Аристида. Кто бы мог подумать, что ему будет их не хватать, однако ж не хватало. Оказалось, что руководить городом так, чтобы сам город этого не замечал, было немного сложнее, чем представлялось раньше. Если бы он действительно стал тираном, то ввел бы закон об обязательных работах. Конечно, его бы за это казнили.

Всего лишь месяцем раньше Фемистокл посещал спектакли в публичном театре у Акрополя, комедии, где высмеивалось его возросшее политическое влияние. Он смеялся вместе со зрителями, чтобы успокоиться, но чувствовал, что к нему относятся настороженно. Афиняне были кем угодно, но только не глупцами.

Да он и не хотел бы править глупцами. Одну попытку подвергнуть его остракизму ему удалось предотвратить, хотя это стоило целого состояния в серебре и неприятного торга. У него даже была сотня дюжих гребцов, готовых помешать при необходимости осуществлению таких планов, но до этого не дошло. Когда голосование закончилось и урну опечатали и распечатали, в ней оказалось всего три тысячи остраконов с его именем. Он поморщился при этом воспоминании. Это было предупреждение, но ему еще так много хотелось сделать.