Врата Афин

– Потому что меня зовет мой город. – Это звучало как оправдание, а оправдываться он не хотел. – И потому что моя жена приехала, да. Я никогда не лгал, Алия.

– Ты лгал, Ксантипп. Лгал каждым прикосновением.

Он долго смотрел на нее, а затем вышел и молча подошел к жене.

Повозка уже отъехала от дома, в котором он прожил семь лет, когда заскулил Конис. Ксантипп покачал головой; от усталости ему даже не хотелось думать. Он тихо свистнул. Если бы кто-то попытался удержать эту собаку, она наверняка протащила бы его через всю комнату. Он оглянулся и увидел, что мастиф несется за повозкой по дороге, оставляя пыльный след. И хотя Агариста сидела с лицом чернее тучи, ему вдруг стало легче на сердце. Конис подвывал на бегу. Ксантипп протянул руку – собака подскочила к нему и была поднята в повозку, где первым делом попыталась лизнуть его в лицо.

Ни Ксантипп, ни Агариста не произнесли больше ни слова, пока дорога вела их на восток, к узкой границе, отделявшей Пелопоннес от остальной Греции. Солдаты Спарты построили там огромную стену с узкими воротами, и в результате образовалась очередь из повозок и людей, растянувшаяся на полдня.

В ожидании проезда Ксантипп потянулся и мягко сжал ладонь жены.

Она отдернула руку, и он заговорил с собакой:

– Конис, это Агариста. Она моя жена, и ты будешь защищать ее и охранять. Понимаешь?

Собака издала дружелюбный звук, то ли чихнула, то ли заурчала.

– Хороший мальчик, – похвалил Ксантипп, лег на спину, закрыл глаза и скоро задремал.

Агариста ничего не сказала и только холодно смотрела вперед, пока они не проехали через ворота мимо уставившихся на них спартанских стражников. Повозка повернула в сторону Афин.

Аристид потягивал отвар из жасмина и мяты, довольный своей утренней работой. Партия горшков, вышедших из печи, получилась в точности такой, какой он и представлял: с голубой глазурью, напомнившей ему море в летний день. Он доказал, что может получить нужный цвет, и теперь у него уже была дюжина упакованных горшков. От сильного жара от древесного угля шипели и потрескивали кирпичи. Творческая работа несла в себе умиротворение, и Аристиду было приятно продавать горшки на рынках Итаки.

Население острова было небольшим, и в мастерской скопилось столько глазурованных блюд, что их невозможно было продать. Но Аристид ловил рыбу и привел в порядок небольшое помещение, которое ему подходило. Выглядело это так, будто сам Одиссей мог пройти мимо него, возвратившись однажды из своих странствий. Аристид устроился на работу в дюжину мест, чтобы научиться ремеслам по восстановлению дома. Его печь появилась в результате первых попыток изготовления плитки. Большую часть года он работал учеником в гончарной мастерской, пока не приобрел необходимые навыки и не научился находить правильную глину и делать древесный уголь.

Аристид улыбнулся, потягивая напиток и вдыхая ароматный пар. Сначала он поставил крышу, чтобы укрыться от холода и дождя. Потом сделал дверь и повесил ее на кожаных ремешках, а позже, работая в городской кузнице, обменял свой труд на железные петли и ручку. Та первая дверь покосилась, и ему пришлось продать несколько блюд за выдержанное дерево, чтобы заменить ее. Каждая деталь дома была создана его собственным разумом и руками. Пусть и крошечный, дом был идеальный – рядом с берегом, куда заходили и где выгружали улов рыбацкие лодки. В обмен на горячее питье или несколько хлебов из его печи они оставляли одну-две рыбки. Греки понимали отшельников.

Аристид отпустил длинную бороду, хотя в его глазах не было дикого взгляда и никакие видения не тревожили его сон. Вечерами он спокойно сидел, наблюдая за морем. Почти каждый день одна и та же рыжая кошка приходила посидеть с ним. Аристид не дал ей имени, так как не считал себя ее хозяином. Тем не менее он кормил ее объедками и научил протягивать ему сначала одну лапу, а затем другую.

В море, словно соревнуясь, летели две триеры. Аристид лениво наблюдал за ними, отмечая, как нарисованные на носу глаза поднимаются и опускаются на волнах. Капитаны-триерархи демонстрировали мастерство, хотя он мало разбирался в морской тактике. Во всяком случае, в том, что не касалось учета связанных с этим затрат. Вот это он знал хорошо, даже развлекался тем, что прикидывал стоимость самих триер, а затем добавлял к расчетам гребцов. При полном наборе сумма получалась ошеломляющая. Только Афины могли удержать в море так много людей.

Когда корабли подошли ближе к берегу, он увидел, что на обоих флагах изображена сова, символ Афины. Тело отозвалось болью. Он уже давно не думал об условиях своего изгнания, но какая-то его часть подсчитывала годы. Они пришли не за ним.

Один корабль бросил якорь дальше. Другой с превосходной точностью опустил весла, устремляясь к берегу. Похоже, они намеревались причалить. Аристид оглянулся на печь, которую построил у стены своего маленького дома. Он знал, что ему нужно закачать больше воздуха, поработать кожаными мехами, чтобы поднять температуру. Температура, похоже, влияла на конечный цвет, хотя он еще не понимал, как именно.