Врата Бальдура

 – Не было никакой отцовской любви, – дочь Баала подошла к письменному столу, по которому были разбросаны листочки с наблюдениями.

 – Ничего не должно быть слышно за дверью, – шепнула друид Дайнахейр.

 Ведьма из Рашемана прочитала искреннее сожаление и потому кивнула и окутала комнату аурой тишины.

 Руки Равены тряслись от злости на саму себя, на свою доверчивость. Всё было ложью. Не было ничего по-настоящему. Она была лишь объектом наблюдения, как животное в лаборатории. Ярость поднималась. Теперь она знала её природу. Ярость отродья Баала, по сравнению с которой ярость дроу – детский лепет. Ярость, дающая умение убивать. Кровь мёртвого Лорда Убийств течёт в ней. Сама смерть струится в её жилах.

 Слой непроницаемой тишины упал как раз вовремя. Равена схватилась за край стола и с диким рёвом перевернула его.

 – Равена, успокойся! – Крикнула у неё за спиной Имоен. – Пусть ты и дитя Баала, но ты ведь не такая, как все они! Ты отличаешься от них!

 – Чем!!! – Гаркнула полудроу. – Чем я отличаюсь от них, Имоен?! Тем, что меня воспитали арфисты?! Или тем, что они изначально знали, кто они такие?! Теперь мне всё понятно. Мне понятно, почему меня не выпускали из Кэндлкипа. Почему меня ненавидит Ульраунт – он знает, кто я такая. Понятно теперь, чего испугалась та ведьма на пути в Крепость Гноллов – она увидела моих братьев и сестёр, а возможно и моего отца. Лорда Убийств Баала. Это он взывал ко мне во снах. Это он посылал мне кошмары. Это его кровь взбунтовалась против меня. Это она хотела меня поглотить. Или уже поглотила…

 – Нет… – Еле слышно проговорила Имоен. – Я не верю…

 Равена двигалась на неё, заставляя отступать к кровати. Имоен боялась. Она первый раз в жизни боялась не за Равену, а её саму. Чёрные глаза её любимой названой сестры горели злостью, как тогда – в Крепости Гноллов. И как тогда это пугало её. Ноги коснулись края кровати. Отступать было больше некуда. Имоен, сама того не желая, подняла руки в надежде защититься от… зла.

 – Ты не знаешь, какую потаённую радость я чувствую, глядя в мёртвые глаза врага. Как играет моя проклятая кровь, когда жизнь вытекает красным потоком из убитого мною противника, – шипела полудроу. – Так скажи мне, сестрёнка, чем я отличаюсь от остальных отродий Баала? Чем!!!

 – Тем, что можешь остановиться! – Перекричала её Джахейра.

 Равена резко обернулась на неё, и друиду показалось, что глаза девушки вспыхнули жёлтым светом. И не ей одной. Минск загородил собой Дайнахейр, Халид потянулся к мечу.

 – Подумай сама, – уже спокойней продолжила полуэльфийка. – Ты могла убить того барда, который втянул нас в авантюру со своей актриской, и Транзига, и ученика Давеорна (причём дважды), и в конце концов Талдорна. Но они все живы. А если и нет, то умерли они не от твоей руки. Вот почему мы молчали. Вот почему мы не сказали тебе ничего, даже когда убедились, что именно ты – дитя Баала.

 – Убедились, что именно я? – С осторожностью спросила Равена.

 – Я же говорила: мы ничего не знали об отпрыске Баала, которую удочерил Горайон. Ни имени, ни расу… И тут вы приходите вдвоём с Имоен. Две девочки, две воспитанницы Горайона. Обе смышлёные, умелые, схватывающие всё на лету. Под описание Горайона больше подходила Имоен – она не такая горячая голова, как ты. Мы начали подозревать тебя после штурма Крепости Гноллов, и убедились в своих подозрениях после того, как вы рассказали нам об Эльминстере.

 Равена почувствовала, как задрожали её колени, и она села на кровать. Имоен устроилась у неё в ногах на полу. Её окружили те, кого она называла друзьями. Но действительно ли они были ей таковыми? Она подняла голову и заглянула каждому в глаза.

 – Прости. Надо было рассказать тебе наши опасения, но ты так твёрдо держалась против зова крови. Не зная ничего, ты сопротивлялась самому Баалу. Знаешь, сколько сильных сломалось под этим натиском? Сколько благородных душой сошло с ума после этих кошмаров? Я уже говорила тебе и повторю ещё раз: ты сильна невероятно, и сама не осознаёшь всю величину своей силы. Возможно ты одна из сильнейших детей Баала.

 – М-мы горды тем, чт-то можем н-назвать себя твоими д-друзьями, – тихо вклинился в монолог Джахейры Халид. – П-поверь, это п-правда.

 Глаза не могут врать. Их глаза не врали. Арфисты, дорожившие дружбой с дочерью Баала. Может она и впрямь особенная. Под рукой зашуршал пергамент. Письмо с того света, открывшее правду о её рождении.

 – Отец… Он не говорил о моём характере даже вам, чтобы арфисты не отняли меня у него, – догадалась она. – Я – его последняя надежда. Прости меня, папа…

 Равена хотела дочитать письмо, но строчки расплылись перед глазами. Пергамент намок. Слёзы, столь старательно сдерживаемые на протяжении всего путешествия, всё же переполнили чашу и хлынули фонтаном. Равена рыдала, уткнувшись в листок. Имоен тихонько гладила её по колену.

 – Сестрёнка, ты это… клятву давала… богам между прочим…

 – Что мне теперь боги, – всхлипнула полудроу. – Вряд ли кто-нибудь из них властен над моей судьбой.