Врата джихада

—     Нехорошо, — сокрушенно заметил я, принимая из рук Ксана венчик и миску с болтушкой из муки и яиц.

—     Займись делом. — Он покрутил в воздухе пальцем, и я принялся взбивать эту смесь, стараясь в то же время не упу­стить ни слова из начатого рассказа.

— За каждого отстреленного кабана обещали тридцать рупий. Невелики деньги, но тогда на них можно было про­жить пару дней. Однако в какой-то момент власти обнаружи­ли, что свинское поголовье не сокращается, а призовой фонд тает буквально на глазах. Пенджабцы — хитрые бестии, они многократно предъявляли на приемных пунктах один и тот же хвост, так что цена кабана существенно возрастала.

Ксан сунул мне поднос с тарелками: мол, тащи в столо­вую. Опрокинув по стаканчику и утолив первый голод, мы на время прервали трапезу, чтобы покурить и поболтать.

— Вся эта затея завершилась ничем, однако чиновники не сразу сообразили, что к чему. А до тех пор антикабанья кам­пания доставляла немало неудобств тем, кто проживал в том районе, где свиней развелось особенно много. Ну, а я, надо сказать, жил именно там. Если прежде я рисковал повстре­чаться с этими клыкастыми тварями (одна из них стукнула мой автомобиль и помяла дверцу), то теперь мне портили на­строение их преследователи. Вооружившись дубинками, но­жами и винтовками, местное население неутомимо выслежи­вало кабанов в кустарниках и рощах, которых немало на окра­инах Исламабада. Именно туда горожане сбрасывали мусори нечистоты, привлекая охочих до этой мерзости животных.Это были еще те охотники, и если им удавалось прикончить кабана, счастью не было границ. Тушу несли на продажу в российское или китайское посольство, где свинина пользо­валась успехом, а хвост. Про хвост я уже говорил. Сегодня с ним шел Икрам, завтра — Имран, послезавтра — Ахтар и так далее, пока сей предмет не истирался в пыль.

Охота на кабанов не добавляла хорошего настроения Кса­ну, а дурного ему и так хватало. Ситуация в стране оставалась скверной. После того как Исламабад начал помогать США громить талибов, в Пакистане принялись без разбору хватать тех, кто каким-то боком имел отношение к Исламской мили­ции или просто бывал в Афганистане. В первую очередь по­страдали военные, затем наступил черед бизнесменов и вра­чей, имевших неосторожность лечить раненых талибов. Лю­дей держали в заключении по три-четыре месяца, не предъ­являя официальных обвинений, подвергали пыткам. Ксан тогда трудился в ооновской комиссии по контролю над нар­котиками и как-то осмелился покритиковать этот «новый маккартизм»: добился он только того, что к нему стали от­носиться с недоверием.

Начальница Фрида Маквин была пятидесятилетней ново­зеландкой с мучнистым лицом и желчным характером, кото­рый выдавал несварение желудка и — как полагал наглый рос­сийский сотрудник — хронический недотрах. Здесь Ксан ей ничем не мог помочь, демонстрируя равнодушие к ее женским прелестям: широченным бедрам, просевшей заднице и всто­порщенным соскам. Последнюю особенность трудно было не заметить с учетом пристрастия Маквин к легким хлопча­тобумажным платьицам. «Куда вы смотрите?» — грозно во­просила новозеландка в первое же знакомство. Надо сказать,взгляд подчиненного был действительно устремлен «туда», нов нем не было ничего эротичного. Новозеландка превосхо­дила Ксана ростом дюймов на пять (сказывались природа и молочные продукты ее благословенной родины), а задирать голову и изучать физиономию начальницы ему вовсе не хо­телось, так что поневоле он смотрел на уровне кончиков гру­дей Фриды. Позже доброжелатели донесли, что новозеланд­ка назвала его «маньяком», но Ксан предпочел не реагиро­вать — в конце концов, он сочувствовал старым девам. Как бы то ни было, работать ему стало труднее.

Скоро он почувствовал, что его выживают из комиссии.Для начала обвинили в уничтожении животных, занесенных в красную книгу и в нанесении ущерба экологии планеты.Месяца за два до приезда Фриды он задешево купил на ба­заре шкуру неизвестного животного — белую, в черных пят­нах — и использовал в качестве половика. Результатом явил­ся меморандум, в котором констатировался факт отстрела снежного барса, произведенный либо безжалостным Ксаном самолично, либо с его ведома. В очередной раз он под­ставился, отказавшись пожать руку пакистанцу-уборщику,который был грязен как черт и любил со всеми здороваться. В тот же день Фрида отбила шифровку своему руководству в Вене, информировав о «не демократизме» и «расовой спеси»русского. Коллеги сторонились его и ждали, когда он напи­шет заявление об уходе.

Ксан увлекся рассказом. Даже забывал подливать себе водки и пополнять съестное на тарелке. Я делал за него и то, и другое в надежде, что он не остановится на самом ин­тересном месте.