Врата Европы. История Украины

Среди тех объектов, реконструкции которых правительство СССР уделяло особое внимание, был и Днепрогэс — жемчужина индустриализации времен первой пятилетки. В 1941 году Красная армия взорвала часть ее плотины, но зато в 1943 году сумела уберечь остатки, когда немцы хотели было ее добить. Советские разведчики перерезали провода, предотвратив детонацию. Сооружение плотины и гидроэлектростанции заново стало задачей номер один только что назначенного первым секретарем Запорожской области Брежнева. Приехав летом 1946 года в Запорожье, он увидел, что Днепрогэс и возведенные вокруг него заводы лежат в руинах. Позднее он вспоминал, какое это произвело на него впечатление: “Трава уже успела прорасти сквозь железо и щебень, издалека доносился вой одичавших собак, а вокруг были одни развалины да висели на ветвях обгоревших деревьев черные вороньи гнезда. Подобное пришлось мне видеть после Гражданской войны, но тогда пугало мертвое молчание заводов, теперь же они и вовсе были повержены в прах”.

Согласно докладу государственной комиссии, в городе не работали ни электростанции, ни водопровод. Разрушены были около 1000 многоквартирных домов, 74 школы, 5 кинотеатров, 2 института и 239 магазинов. Но Москва ждала от Леонида Ильича приведения в порядок не столько города, сколько Днепрогэса и “Запорожстали”. Он выполнил поставленную задачу в рекордные сроки. Гидроэлектростанция дала ток в марте 1947 года, первый стальной лист выпустили в сентябре. В ноябре того же 1947 года в знак поощрения Брежнева перевели в соседнюю Днепропетровскую область — один из главных промышленных регионов Украины. Он покинул Запорожье все еще в развалинах, хотя и с работавшими индустриальными гигантами. По такому сценарию поднимали из руин всю республику — прежде всего промышленность. Народ тем временем страдал и умирал.

В опубликованных в 1978 году воспоминаниях (общим тиражом около 15 миллионов экземпляров) Брежнев рассказывает о тяжелом времени для городов, но ни слова не говорит о селах. А их в 1946–1947 годах поразил голод столь же суровый, как тот, что следовал за коллективизацией. Погибло около миллиона человек. Особенно бедствовал юг Украины, включая Запорожскую и Днепропетровскую области, которыми руководил будущий генсек. Само собой, он хранил молчание об очередном преступлении советской власти против крестьян — ведь и сам занимал высокий пост. Однако другой партийный вождь, начальник Брежнева на то время, не смолчал. В вывезенных тайком за рубеж мемуарах, напечатанных в США в 1970 году и неизвестных его соотечественникам до конца 1980-х, Никита Хрущев не только рисует картину голода, но и показывает, как мало могло сделать руководство республики, чтобы помочь его жертвам. Решения, что становились смертным приговором для сотен тысяч украинцев, по-прежнему принимали только в Москве.

Хрущев вину за новый голод на Украине возложил на Сталина, как и за многое другое, что постигло страну в 1930–1940-е годы, — в этом случае с полным основанием. Летом 1946 года разразилась худшая за полвека засуха, но Кремль упорно требовал от украинских крестьян хлеба, невзирая на неурожай и оставленную войной разруху. В этот раз надо было прокормить не только тех, кто трудился на заводах и стройках, но и союзников в Восточной Европе. Сталин поддерживал новые коммунистические режимы на плаву поставками миллионов тонн зерна. Чтобы предотвратить очередную катастрофу, Хрущев обратился лично к генсеку — просил ввести хлебные карточки для села, такие же, как в городе. Ответа он не получил. Более того, пошли слухи о его украинском национализме — слишком уж ревностно оберегал он жителей республики. Хрущев попал в опалу диктатора и потерял свой партийный пост. Ему оставили только государственное управление. У руля КП(б)У вновь оказался Каганович, главный украинизатор 1920-х годов и один из тех, кто устроил Голодомор в начале 1930-х.