Врата исхода нашего (девять страниц истории)

Над которыми дрожишь и удивляешься, радуешься и гордишься: не знаешь, кого и благодарить…

А они с братом были поздние.

Мать родила их уже под сорок.

Когда и не чаяла…

И стал жить мальчик.

Мальчик как мальчик.

Жил себе и жил.

Были такие чудаки во все времена.

В школу ходил, книжки читал, кино смотрел, речи слушал, сам потом выступал.

Все, как у всех. Все, как для всех. Только ростом оказался поменьше да задумчивостью побольше. Да еще не всякого до себя допускал, долго держал за стеночкой, приглядывался-присматривался, стоит ли этому человеку дверцу открыть.

В футбол играть не любил. Гвозди забивать не умел.

Любил математику. Любил шахматы.

В двенадцать лет напечатал шахматную задачку собственного изобретения. Заплатили за это 5 рублей 35 копеек. С вычетом за бездетность.

В четырнадцать лет — первый разряд по шахматам.

В пятнадцать — кандидат в мастера.

Так и хранятся в семье вырезки из тех старых газет с упоминанием фамилии юного дарования, да еще квиточек денежного перевода на 5 рублей 35 копеек. И фотографии хранятся. И разные мелочи, несущественные для постороннего.

Поздние дети — особые дети…

А дорога для него расстилалась ровная, гладкая, будто под горку: катись — не споткнешься. Школа с золотой медалью — институтский диплом на отлично — работа научная, перспективная…

Жизнь открывалась прекрасная!

Судьба баловала сверх меры!

По сравнению с тринадцатым годом разве может быть хоть какое-нибудь сравнение?!..

Войны не знал, Сталина не помнил, дело «врачей-убийц» обошло стороной, в младенчестве… Еврейство свое не ощущал, традиций не имел, истории не знал, песен не слышал: все, как для всех, все, как у всех. Само время освободило от необходимости знать и помнить. Само время услужливо подсунуло оправдания с отговорками.

И везде он был активистом. Всегда и везде. В школе. В институте. На работе…

Ах, евреи, евреи! Сколько вы наработали на других, евреи. В веках. В странах. Мозги свои отдавали. Мускулы свои. Идеи и эмоции. Энергию и страстность… Самих себя на удобрение…

Ах, евреи, евреи! Не пора ли, евреи, поработать на себя? Землю свою удобрить. Горе свое помыкать. Радость свою испить. Свою — не чужую.

Не пора ли, евреи?..

Председателю Президиума Верховного Совета СССР от Мильгром И. П.

Мой сын, Щаранский Анатолий, в 1973 году подал заявление о выезде в Израиль…

Как мы приходим к этому?

Кто знает — как?

Что толкает нас? Что заставляет нас? Что сидит в нас до поры-до срока, чтобы пробудиться нечаянно и врасплох?

Во все времена евреи срывались с насиженного места, во все времена…

У одних — флаг на мачте, ветер в паруса, горизонты отпахнутые. У других — прыщ на седалище: не усидеть. У третьих — тоска едучая, от которой бегут всю жизнь — не убежать…

Но главное не это. Не это — основное…

Веками повторяемое, веками ожидаемое — заклинанием, верой неистовой, надеждой невозможной, вдохом каждым и каждым выдохом: «В будущем году…», «В будущем году…», «В будущем…»

Ниточка.

Вечная ниточка.

Ниточка малая, невесомая.

Через моря и страны.

Ниточка, которую не ощущаешь долго, до первого ее натяжения.

А натяжение слабое, прерывистое: не всякий и уловит это натяжение, не всякий и поймет, не всякий и захочет…

«Рабами были вы в земле Египетской…»

Рабами были мы. Рабами стали мы. Рабами со всеми удобствами.

Какое у нас, граждане, обеспеченное рабство! Какая упоительная возможность заложить ненужную душу в обмен на добавочное тело!..

В Киеве случилось землетрясение. Дома качались, как деревья в бурю. Народ сыпался вниз по лестницам, напуганный и полуодетый.

Одна дама выскочила на улицу с двумя хрустальными вазами в обнимку. Вазы — они могут разбиться. Хрусталь — он нынче подорожал. Она отдышалась на ветерке, огляделась вокруг себя и закричала, вдруг, в ужасе и смятении:

— Лорочка! Где Лорочка?! Я забыла про Лорочку!..

А ниточка тянет. Тянет ниточка. Тянет и на ком-то обрывается. Перегруженная добром нахватанным, страхом накопленным, самодовольством и безразличием…

Сегодня мы голосуем ответственно: да-нет. Сегодня мы решаем за себя и за потомков своих: да-нет. Сегодня мы не можем оговориться незнанием и воздержаться: да-нет. Сегодня мы уже умудрены опытом прошлых лет, когда неожиданно, врасплох, закрылись на десятилетия выпускные двери: да-нет. Сегодня мы понимаем, что двери могут закрыться еще раз, по расчету или по прихоти. Сегодня мы не имеем возможности сослаться на спасительное «завтра».

Сегодня — это значит сейчас. Завтра — может быть, никогда.

Это вам не тринадцатый год… Это вам не канцелярия наивного градоначальника…

Можно спрятать голову под подушку, можно отогнать от себя эти дурацкие, навязчивые мысли, можно что ни год продлевать вызов из Израиля: да-нет, евреи, да-нет!