Врата исхода нашего (девять страниц истории)

Пока я не увидел следующих. Тех, кто был много лет в отказе. Тех, кого уже я встречал в Лоде. У них был пристальный, напряженный взгляд.

А мы все улетаем и улетаем…

И у каждого из нас ощущение невозможной удачи, будто вытянул счастливый билет.

И у каждого из нас — ощущение печали по оставляемому.

И у каждого — страх зи остающихся.

Страх за Иду Нудель…

«…моя задача теперь — выбиться любым путем. Через тюрьму? Значит так. Я выполнила свой долг. Все. Теперь я должна вырваться сама.

…это можно сделать только при условии, что кто-то с нечеловеческим упорством и настойчивостью день и ночь, все эти месяцы будет думать и действовать в мою защиту. Иначе это пустое дело…

…я прошу не страдать над моими письмами. Не страдания нужны, а действия…»

И вот она уже в ссылке…

Моя любимая женщина — Ида Нудель.

Семь лет ее продержали в отказе. Просто так. По прихоти, ненависти, по злобе…

Теперь ей добавили четыре года ссылки.

Вся система ополчилась на одну маленькую женщину. «Самое передовое в мире» государство-гигант равнодушно давит невиновного.

Когда-то я прочитал в одной статье, что путем создания особых условий ученым СССР удалось вызвать искусственный инфаркт у обезьяны.

Это был триумф науки!

Это было величайшее научное достижение!

Что им теперь обезьяна? Давно пройденный этап. Они научились создавать особые условия для человека…

А мы молчим.

Мы живем, работаем, развлекаемся.

У нас на носу чемпионат по футболу. Потом по хоккею. Потом по теннису.

Вечный чемпионат.

Вечный праздник!..

А человека гноят в тюрьме.

А человека сживают со света.

А человеку не дают жить, как он кочет.

Жить?!

Думать ему не дают. Дышать…

Но это там. Далеко. На краю света. Это нас мало касается…

Что там сейчас по программе? Включайте телевизор!..

Из последнего слова Иды Нудель:

«Меня судят за семь предыдущих лет, самых славных лет в моей жизни. И если через многие годы мне еще раз нужно будет сказать последнее слово, я абсолютно уверена, что и тогда я повторю: эти семь лет моей жизни, за которые сегодня я сижу на скамье подсудимых, самые тяжелые и самые славные дни в моей жизни. В эти семь лет я научилась ходить с гордо поднятой головой, как человек и как еврейка. Эти семь лет были наполнены ежедневной борьбой за себя и за других. И каждый раз, когда мне удавалось сохранить живой очередную жертву, мое сердце наполнялось необычайным чувством, которому нет равного. Возможно, оно близко к чувству женщины, давшей новую жизнь. И даже если остальную жизнь я проживу серо и однообразно, эти семь лет будут согревать мне сердце и дадут сознание, что жизнь прожита не зря. И никто из вас, мои судьи, не может придумать мне кару, чтобы взять реванш за торжество и победу этих семи лет».

Страница восьмая. СТАРИКИ (портреты)

Старичок Мордехай

Моим первым учителем иврита был крохотный старичок Мордехай…

Игрушечный человечек с большой головой, в потрепанном костюмчике с бахромой на рукавах, в вечных, неснимаемых галошах на прохудившихся ботиночках мальчикового размера…

Это он показал мне первые буквы алфавита, он научил первым словам, старичок Мордехай, крохотный человечек с застарелым испугом в глазах от прожитой жизни и с несокрушимой верой в сердце, несмотря на испуг. Испуг у него был снаружи, на поверхности, а вера запрятана глубоко внутрь, подальше от грубых рук и подозрительных взглядов. И порой даже казалось, что испуг — это маскировка, накидка, прикрытие для защиты его веры…