Врата небес

«Молчи! Молчи, проклятый толстяк! Неужели ты не видишь Этого?! Не чувствуешь, как обворачиваются вокруг твоей шеи мокрые черные щупальца? Как нарастает, выбираясь из подземельного сна, нечто страшное, нечто… Черное?»

— Кому я, он спраш… шивает! — выпучив глаза, ничего не слыша и не видя, орал Толстяк. — Кому, бля конючая-а!.. Переросток, ой, бож мой, мамочка милая-а!.. Больно ка-ак!..

— Кому служишь-то? — громко, холодно проскрипел Скрипящий. — Предкам своим, что ли? И на хер нам служба твоя нужна?

Даниэль, пытавшийся остановить старика, ухватиться за него рукой, внезапно увидел, как глянул на него Ррагнн, едва заметно шевельнув рукой. Страшный, выворачивающий внутренности и крушащий кости удар поверг юношу в темноту; он почти захлебнулся, пытаясь выплыть, выбраться, выкарабкаться из нее… кровь тонкой струйкой стекла у него изо рта.

— Ах на хер? — почти завизжал Толстяк, дико вращая глазами и тонко, хрипяще смеясь. — Ну так и дьявол с вами! Сами кормите его ненасытное рыло, его черную пасть, глядите Ему в глаза и не говорите, что обосрались! Испугались маленького, изгадили штаны, как поглядели на него, все сами! И карты метайте сами, потому что я больше…

— Да на кого?! — неожиданно вскакивая, возопил третий из тех наблюдающих, которых заметил Даниэль, тощий детина в облезлом сером плаще. — Кого?! Покажи хоть!

— Заткнись! — завизжал старик. — Жра ему покажи! Покажи, бля!.. — тут он задохнулся, замолк, посерел. Весь вид его изображал дикий, несдерживаемый ужас.

Даниэль забился в судороге, чувствуя, как входит в комнату Нечто, черное до основания, не имеющее названий и подходящих для описания слов, входит, заполняя всех присутствующих собой, — и почувствовал, как слезы боли текут по измазанному пылью лицу. Опираясь на слабые, дрожащие руки, он все никак не мог встать.

— Н ’харр, — доброжелательно и тихо сказал гнолль. Усмешка искривила его усеянную клыками пасть.

— Да, — кивнул Скрипящий, вставая, — ты сказал, толстяк. Ты выдал им тайну. Прощай.

Толстяк хрипел, схватившись за горло. Глаза его закатились, щупальца сжимали все его тело, высасывая из него жизнь.

«Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…» — краем сознания услышал бьющийся в судороге ужаса Даниэль.

Остальные присутствующие при все этом также позабивались в углы, растеряв весь свой пыл и всю свою крутость; они с ужасом смотрели, как умирает, худея, иссушаясь у них на глазах, Хозяин «Последнего Приюта».

Худосочный с усмешкой вышел из-за своего стола и подошел к Скрипящему.

Пустой, выеденный изнутри труп бывшего хозяина с шелестом сполз на пол.

— Так-то, ребя, — шмыгнув, носом, проскрипел Скрипящий, черным взглядом оглядывая всех. — Начинается ваша смерть.

— Он выдал тайну и умер, — гулко сказал мощный, пугающе мрачный голос, звучащий повсюду и проникающий даже в тех, кто пытался не слышать его.

— Он оставил вас мне. Я голоден. Только двое уйдут отсюда — те, кто победит… Я сдаю карты.

Перед каждым из живых на крытый досками пол легла большая, черная карта, рубашка которой была украшена ярко-белой звездой.

— Темные карты: убийца, безумец и жнец. Светлые карты: рыцарь, лекарь и паладин. Нейтральная карта: ясновидящий или пророк. Остальные — безгласые и безымянные.

Наступает ночь, и убийца встречается со жнецом. Наступает день, и все вместе решают, кого убить. Наступает ночь, и темные карты убивают одного… Для меня. Я съедаю его.

Наступает день, и все решают, кого убить еще. Паладин может открыть карту и убить любого сам. Но если ошибется, тотчас умрет, а жертва его будет жить. Рыцарь может сделать то же. Но если ошибется, жертва его все равно умрет, а сам он следующей ночью может быть убит.

Жнец может убить убийцу, убийца не может убить жнеца. Безумец также убивает ночью, после темных карт, но только с третьей ночи. Однажды убитый, может сказать, что был любой картой. Лекарь может оживить любого убитого, ночью. Провидец может открыться, и открыть самую слабую из неизвестных темных карт, после чего сам умрет. Его лекарь излечить не может.