Врата огня

Счастье между нами, наш тайный восторг на брачном ложе были такими острыми, что сама эта любовь стала для нас проклятием. Я смогла искупить свою вину – это нетрудно для женщины, когда она чувствует, как внутри растет новая жизнь, посеянная мужем. Но когда родились наши дети и все оказались девочками, четыре дочери, а я потеряла спо­собность к зачатию, я почувствовала, что это проклятие богов за нашу страсть. Мой муж чувствует это тоже.

Госпожа помолчала и снова взглянула на склон. Маль­чишки, в том числе и мой сын и маленький Идотихид, выбежали со двора и теперь беззаботно играли прямо под тем местом, где мы сидели.

– А потом наступил день призыва для Фермопил. На­конец, подумалось мне, я постигла всю изощренность за­мысла богов. Моего мужа не могут призвать, потому что у него нет сына. Ему откажут в этой величайшей чести. Но в глубине сердца мне не было до этого дела. Существенно было лишь одно – что он останется жить. Возможно, всего лишь еще одну неделю или месяц – до следующей битвы.

Но все же останется жить. Я буду по-прежнему с ним. Он по-прежнему будет мой.

Теперь сам Диэнек, закончив свои дела в доме, появился на площадке внизу. Веселясь, он присоединился к резвя­щимся ребятишкам, которые уже подчинялись своим врож­денным воинственным инстинктам.

– Боги заставляют нас любить не тех, кого должно, ­заключила госпожа,– и мстят тем, кого любим. Они убива­ют тех, кто должен жить, и спасают тех, кто должен умереть. Они одной рукой дают, а другой отнимают, ответственные только перед своими непостижимыми законами.

3аметив смотрящую на него сверху Арету, Диэнек под­нял маленького Идотихида и заставил его помахать ручкой. Арета махнула в ответ.

– Повинуясь слепому импульсу,– сказала она мне,– ­я спасла жизнь этому мальчику, сыну незаконнорожден­ого сына моего брата, и тем самым погубила жизнь мужа.

Она проговорила эти слова так тихо и с такой печалью, что у меня сжало горло и защипало глаза.

– Жены из других городов дивятся на женщин Лаке­демона,– сказала госпожа.– Как могут, спрашивают они, эти спартанские жены стоять прямо, не мигая, когда изуве­ченные тела их мужей приносят домой, чтобы похоронить, или, еще хуже, закапывают в чужую землю и ничего, кроме холодных воспоминаний, не остается их сердцу? Те женщи­ны думают, что мы сделаны из более твердого материала, чем они сами. А я скажу тебе правду, Ксео: из того же самого. Неужели они думают, что мы любим своих мужей меньше, а наши сердца сделаны из камня и стали? Неуже­ли они вообразили, что наше горе меньше, поскольку мы подавляем его в груди?

Она моргнула сухими глазами, потом посмотрела на меня.

– И с тобой тоже боги играют свои шутки, Ксео. Но, может быть, еще не поздно подправить катящиеся играль­ные кости. Вот зачем я дала тебе ту горстку «сов».

Я уже понял замысел ее сердца.

– Ты не спартанец. Зачем связывать себя жестокими законами Спарты? Разве боги недостаточно уже украли у тебя?

Я попросил ее больше не говорить об этом.

– Эта девушка, которую ты любишь,– я бы могла при­везти ее сюда. Только попроси.

– Нет! Пожалуйста.

– Тогда сбеги. Сегодня же вечером. Дай деру. Я сразу же ответил, что не могу.

– Мой муж найдет другого оруженосца. Пусть другой умрет вместо тебя.

– Прошу тебя, госпожа. Это было бы бесчестно. Ощутив, как горит моя щека, я понял, что госпожа уда­рила меня.

– Бесчестно? – Она произнесла это слово с отвраще­нием и презрением.

Внизу к мальчишкам и Диэнеку присоединились другие крестьянские дети. Началась игра в мяч. Дети кричали в агоне, азарте соперничества, и их голоса весело летели к нам вверх по склону.

Могло вызывать одну только благодарность то, что гос­пожа так благородно донесла до меня из самого сердца, ­желание даровать мне милосердие, в котором, она чувствова­ла, мойры – богини судьбы – самой ей отказали. Даровать мне и той, кого я любил, случай ускользнуть из тяжких уз предопределенности, наложенных, как она ощущала, на нее саму и ее мужа.

Но я не мог предложить ей ничего, кроме того, что она уже знала. Я не мог уйти.

– И все равно, боги уже будут ждать меня там. Как всегда, на шаг впереди.

Я видел, как напряглись ее плечи, как ее воля подчини­ла благородный, но неосуществимый импульс сердца.

– Твоя двоюродная сестра узнает, где лежит твое тело и с какой честью ты погиб. Клянусь Еленой и Близнецами.

Госпожа встала со своей скамьи под дубами. Разговор закончился. Она снова была спартанкой.

И вот теперь, когда мы выступали в поход, я заметил на ее лице ту же суровую маску. Госпожа высвободилась из объятий мужа и собрала вокруг себя детей. Она вновь обрела прежнюю осанку, прямую и торжественную, как и другие спартанские жены, стоявшие под дубами.

Я видел, как Леонид обнял свою жену Горго, «Яркие Очи», своих дочерей и сына Плистарха, которому когда-нибудь предстояло занять его место царя.

Моя жена Ферея крепко обняла меня. Она терлась об меня всем телом под своим белым мессенийским платьем, держа за руки наших детей. Да, она недолго будет оста­ваться без мужа.