Врата Рима. Гибель царей

– Подошли убийцу в их семьи. Выбери любимую жену, дочь, сына. Оставь знак, что это сделано в память о Сулле. Одна из твоих стрел поразит виновного, а что касается прочих… Что ж, они никогда не были мне друзьями. Неплохо заставить их на время почувствовать собственную уязвимость. Потом покончим с этим, и все будут считать, что душа Суллы успокоилась, вкусив отмщения.

Катон с усмешкой наблюдал, как Антонид осмысливает его предложение. На худом угрюмом лице появилась едва заметная жестокая улыбка. Морщины озабоченности на лбу стали разглаживаться; казалось, впервые за многие месяцы после отравления диктатора «пес Суллы» ощутил нечто вроде облегчения.

Сенатор довольно кивнул, видя, что его слова пришлись собеседнику по душе. Он уже подумывал о том, не съесть ли немного холодного мяса перед сном, и не обращал внимания на посетителя, который поклонился и, охваченный возбуждением, быстро вышел из комнаты.

Позже, медленно пережевывая пищу, Катон вспомнил о проблеме, созданной сыном-идиотом и Рением, и раздраженно вздохнул.

В памяти всплыло, как этот человек дрался на арене, и от удовольствия сенатор покрутил головой. Гладиатор демонстрировал контролируемую жестокость, которая потрясала даже видавшую виды римскую публику. Человека, столь дешево ценившего свою собственную жизнь, нелегко заставить свернуть с пути. Что можно предложить за сына? Мальчишка-командир, Брут, по уши в долгах. Возможно, он соблазнится на золото. Власть – очень непостоянная любовница, и там, где вопреки ожиданиям деньги и влияние оказываются бессильными, нужны такие послушные орудия, как Антонид. Глупо было бы лишиться подобного помощника.

Помедлив, Александрия постучалась в ворота хорошо знакомого поместья.

Пять миль, отделявших дом Цезарей от Рима, словно вернули ее в прошлое. В последний раз она покидала эти стены, будучи рабыней. Воспоминания переполняли ее. Розги Рения, поцелуй Гая в конюшне, работа до полного изнеможения под ветром и дождем, разгар мятежа и люди, зарезанные кухонным ножом в темноте под покровом ночи… Если бы Юлий не забрал ее в город, Александрия все еще работала бы здесь, дожидаясь ранней старости, несомой безжалостными годами.

Перед внутренним взором вставали старые, казалось бы, давно забытые лица, и Александрии пришлось собрать все свое мужество, чтобы заставить себя поднять руку и ударить в тяжелые створки.

– Кто там? – послышался незнакомый голос.

Девушка услышала быстрые шаги – кто-то поднимался по внутренней лестнице на стену. Показалось незнакомое лицо – раб равнодушно посмотрел на женщину внизу и мальчика, вцепившегося в ее руку.

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, Александрия с достоинством подняла голову:

– Мое имя Александрия. Я пришла повидаться с Тубруком. Он здесь?

– Прошу подождать, госпожа, – ответил раб и исчез.

Александрия быстро перевела дыхание. Привратник посчитал, что в поместье явилась свободная женщина. Она расправила плечи, почувствовав себя уверенней. Непросто будет встретиться с Тубруком.

Девушка велела себе успокоиться. Октавиан хранил молчание, все еще негодуя на взрослых, принявших решение без его участия.

Когда ворота распахнулись и к ним вышел Тубрук, Александрия была на грани паники и так сильно сжимала ладонь Октавиана, что мальчишка едва не скулил от боли.

Казалось, гладиатор остался все тем же. Знакомая мягкая улыбка озаряла его лицо, и Александрия почувствовала, что напряжение, гнетущее ее с раннего утра, ослабевает.

– Я слышал, что дела у тебя идут неплохо, – сказал он. – Если вы голодны, вам принесут поесть.

– С дороги хочется пить, Тубрук. Это Октавиан.

Управляющий поместьем наклонился и посмотрел на мальчика, пытавшегося спрятаться за Александрией:

– Привет, парень. Полагаю, ты проголодался? – Октавиан напряженно кивнул, и Тубрук усмехнулся. – Никогда не встречал ребятишек, которые отказываются перекусить. Заходите, сейчас нам принесут напиться и поесть.

Немного помолчав, старый гладиатор сообщил:

– Здесь Марк Брут. И с ним Рений.

Девушка напряглась. Имя Рения не напоминало ни о чем хорошем. Имя Брута тоже вызывало двойственные ощущения – сладости, связанной с горечью и болью. Проходя во двор, она крепче сжала ладошку Октавиана – не для его спокойствия, а чтобы почувствовать себя уверенней.

Едва они вошли во внутренний дворик, на Александрию нахлынули яркие воспоминания. Она стояла… вон там и ударила ножом человека, схватившего ее, а Сусанна погибла за воротами.

Глубоко вздохнув, девушка покачала головой. На этом месте, как нигде, прошлое врывалось в сознание, унося ее с собой в неведомые дали.

– А госпожа дома? – спросила Александрия.

Тубрук изменился в лице и словно бы постарел.

– Аврелия очень нездорова. Если ты пришла, чтобы увидеться с ней, то это вряд ли получится.

– Мне больно слышать такие слова, но я пришла, чтобы поговорить с тобой.

Тубрук отвел ее в тихую комнату; когда Александрия еще была рабыней, ей редко доводилось заходить сюда.