Врата Рима. Гибель царей

– Моя семья предпочла держать его пустым, – это было их право. Тем не менее деньги могли быть заработаны для меня, но не для арендатора, которого вы представляете, – парировал Юлий.

Судья кашлянул, потом наклонился к двум своим коллегам, чтобы посовещаться.

После минутного обмена мнениями он сказал:

– Дело кажется достаточно ясным. Есть ли у вас еще что сказать, прежде чем мы удалимся на совещание?

Юлий напрягся, но все, что он хотел сообщить, было уже произнесено. Его взгляд остановился на все еще закрытых тканью щитах, однако Цезарь преодолел желание открыть их на обозрение толпе, догадываясь, что судьи сочтут это дешевым представлением.

Юлий не знал, каким будет вердикт: когда же он повернулся к Квинту, тот безучастно пожал плечами.

– У меня все, – сказал Цезарь.

Толпа приветствовала его и осыпала насмешками Руфия, который тоже закончил свое выступление.

Трое судей поднялись с мест, поклонились претору и отправились в здание сената, где они должны были вынести окончательное решение. Дополнительная группа солдат, вызванная из казарм, вооруженная мечами, расчистила им дорогу.

Когда судьи ушли, претор встал и обратился к толпе, напрягая голос, чтобы было слышно всем:

– Когда вернутся судьи, беспорядков быть не должно, каким бы ни оказалось решение. Любые враждебные действия будут быстро и строго наказаны. Вы мирно разойдетесь. Любой, кто ослушается, пожалеет об этом.

Претор сел, не обращая внимания на злобные взгляды, которые бросали на него жители Рима.

Тишина продолжалась не более нескольких секунд, а потом одинокий голос крикнул:

– Марий!..

К нему тут же присоединились те, кто стоял рядом: через несколько мгновений уже вся толпа топала и скандировала имя победителя кимвров и тевтонов, а собравшиеся сенаторы нервно озирались, внезапно осознав, что их отделяет от сборища разбушевавшихся плебеев только лишь жидкая шеренга солдат.

Юлий решил, что настал самый подходящий момент снять покрывала с остальных работ Александрии. Он нашел ее взглядом среди зрителей на скамьях и сдернул покрывало с одного из щитов, увидев взволнованную улыбку девушки.

Толпа взорвалась радостным криком: люди увидели три скрещенные стрелы Перворожденного, любимого легиона Мария. Брут встал и тоже принялся кричать – сидевшие рядом с ним люди последовали его примеру.

Претор резко приказал что-то Юлию, но тот ничего не расслышал сквозь рев неуправляемой толпы.

Цезарь переходил от одного щита к другому, снимая покрывала. С каждым его шагом крики людей становились все громче: тот, кому были видны изображения на щитах, передавал остальным описание в деталях. В неистовом восторге в воздух взметались кулаки. Перед людьми вставали сцены из жизни Мария: сражения в Африке, триумфальное шествие по улицам Рима, гордая поза на городской стене…

Юлий выдержал драматическую паузу и подошел к последнему щиту. Толпа успокоилась, как будто ей был подан условный знак. Последнее покрывало было снято. Оно сияло в утреннем свете гладкой поверхностью: изображения не было.

В полной тишине Цезарь крикнул:

– Граждане Рима, мы оставили последний щит для того, чтобы изобразить сегодняшний день!..

Ответом ему был такой взрыв восторга, что претор вскочил и что-то прокричал стражникам. Пространство между толпой и судом было увеличено с помощью солдат, отогнавших людей назад. Они беспорядочно отступали, выкрикивая оскорбления в адрес Антонида. Снова зазвучало имя Мария; казалось, весь город скандирует имя славного полководца.

Корнелия видела, как в сумеречном свете Тубрук наклонился к Клодии и поцеловал ее. Так нежно, что на это больно было смотреть, но она не могла отвести взгляда.

Женщина пряталась за темным окном, чувствуя себя еще более одинокой, чем обычно. Клодия попросит свободы, сомнений в этом нет, и тогда у нее совсем никого не останется…

Корнелия горько улыбнулась, пытаясь восстановить в памяти моменты нежности, случавшиеся в ее семейной жизни. У них все было по-другому. У Юлия так много энергии, что кажется, будто он может взять весь Рим в свои руки… но только не ради нее. Корнелия помнила слова, которые он произносил, когда еще был жив Марий. Ей приходилось закрывать мужу рот рукой, чтобы не позволить слугам отца услышать, о чем они говорят. Тогда в нем было столько жизнерадостности! Теперь рядом с ней незнакомец.

Раз или два Корнелия внезапно замечала в его глазах былой огонь, когда Цезарь смотрел на нее, но пламя тут же угасало, как только она успевала это понять. Бывало, женщина собирала все свое мужество, чтобы потребовать от мужа любви, чтобы разбить лед, появившийся между ними. Ей хотелось этого, она желала Юлия, но каждый раз воспоминание о похотливых руках Суллы принимало решение за нее, и Корнелия продолжала спать одна, мучимая ночными кошмарами.

Сулла мертв, говорила она себе, но видела перед собой лицо диктатора, и иногда ей казалось, что дуновение ветра приносило его запах. Ужас заставлял несчастную заворачиваться в одеяло, чтобы отгородиться от остального мира.