Врата Рима. Гибель царей

В толпе раздались смешки, но сразу воцарилась тишина, едва претор бросил строгий взгляд в ее сторону.

Юлий продолжал:

– Марий был уверен, что Сулла вернется в город с целью присвоения власти. Чтобы это предотвратить, он укрепил стены Рима и подготовил своих людей к отражению нападения. Если бы Сулла подошел к городу, не имея тайных намерений, ему было бы позволено снова занять свой консульский пост, и мир в городе остался бы незыблемым. Вместо этого он послал убийц, напавших на Мария в темноте с целью трусливого убийства. Люди Суллы открыли ворота и позволили своему хозяину войти в Рим. Я думаю, это был первый за триста лет вооруженный захват города…

Цезарь остановился на секунду, чтобы перевести дыхание, и посмотрел на судей, пытаясь определить их реакцию на свои слова, но те сидели неподвижно, ничем не выдавая своих эмоций.

– Мой дядя был убит кинжалом, убит рукой Суллы, и, хотя его легион храбро сражался, солдаты тоже пали от рук захватчиков…

– Это уже слишком! – закричал Руфий, вскакивая с места. – Он чернит имя горячо любимого правителя Рима при полном попустительстве суда! Я должен просить вас наказать его за безрассудство!

Один из судей наклонился к Юлию:

– Ты испытываешь наше терпение, Цезарь. Если дело обернется против тебя, можешь быть уверен, что суд учтет неуважение к себе, когда дойдет до приговора. Ты понимаешь это?

Юлий кивнул, почувствовав, как пересохло в горле.

– Да, понимаю. Но слова должны быть сказаны, – ответил он.

Судья пожал плечами.

– Это твоя голова, – пробормотал он.

Цезарь судорожно вздохнул, прежде чем заговорить снова:

– Все остальное вам уже известно. Как победитель, Сулла присвоил себе звание диктатора. Я не буду говорить об этом периоде в истории города…

Судья резко кивнул, а Юлий продолжил:

– Хотя Сулла незаконно захватил Рим, Мария объявили предателем, и его собственность продали с молотка. Дом был выставлен на аукцион и куплен истцом, то есть Антонидом. Легион Мария был разбит, а имена легионеров вычеркнуты из списков сената.

Цезарь замолчал, склонив голову, словно стыдясь такого поступка. Среди сенаторов поднялся легкий шум: они перешептывались, обмениваясь мнениями.

Юлий поднял голову, и его голос разнесся над судом и толпой:

– Мое дело состоит из трех пунктов. Начнем с того, что Перворожденный снова внесен в списки. А если легион себя ничем не запятнал, как можно называть предателем его командира?.. Во-вторых, если Марий был несправедливо наказан, значит его собственность должна перейти к оставшимся наследникам, то есть ко мне. И последнее: прошу мои действия по возвращению дома, украденного ворами, извинить, их оправданием может послужить несчастная судьба Мария. Большое преступление было совершено, но не мной, а против меня.

Из толпы донеслись одобрительные крики, и стражники опять угрожающе взялись за рукояти мечей.

Судьи посовещались, потом один из них сделал знак Руфию, что он может ответить.

Адвокат встал, тяжело дыша:

– Попытки Цезаря запутать дело бессмысленны, закон ясно видит все факты. Я уверен, что судьям доставил удовольствие экскурс в историю, как и мне самому, но, полагаю, всем понятно, что подобная интерпретация дела окрашена наличием родственных отношений ответчика с небезызвестным лицом… Мне, конечно, доставило бы удовольствие оспорить иллюзию, представленную как факт, но лучше я буду руководствоваться принципами законности и не стану терять время на фантазии ответчика.

Руфий посмотрел на Юлия и дружески улыбнулся ему, чтобы все могли увидеть, что он прощает молодому человеку его глупость.

– На абсолютно законном аукционе, как уже было сказано, мой клиент купил дом. Его имя стоит на всех документах, в том числе и на купчей. Использовать вооруженных солдат, чтобы украсть чужую собственность, – это возвращение к использованию силы в решении споров. У меня нет сомнений, что все заметили касание этого замечательного щита копьями в начале суда. Напоминаю, что символический акт борьбы выглядит именно так. В Риме мы не вынимаем мечи в качестве окончательного аргумента в споре, а предоставляем решение закону.

Адвокат снова улыбнулся.

– Я сочувствую доводам, которые приводил молодой Цезарь, но они не способны пролить ни малейшего света на это дело. Уверен, ему хотелось бы пойти еще дальше и обратиться к истории дома вплоть до закладки фундамента, но в таком раздувании дела нет необходимости. Я могу повторить свои слова насчет самого сурового наказания, хотя и сожалею, что Рим может потерять столь пылкого молодого трибуна…

Весь облик Руфия выражал глубокую печаль по поводу грядущего сурового наказания, когда он занял свое место и заговорил о чем-то с Антонидом, смотревшим на Юлия прищуренными глазами.

Цезарь снова поднялся с места.

– Так как почтенный Руфий ссылается на документы и купчую, я думаю, он принес их в суд для изучения, – сказал он.

Судьи посмотрели на Руфия – тот саркастически усмехнулся.