Врата славы

Утихомирив соседей, король Огинта взялся за обустройство дел в государстве. По всеобщему мнению, добился он необычайных успехов и принес невиданное прежде процветание Юнану. Посвятив себя государственным реформам, он перестал сам ходить в походы, вместо этого разделив войско на четыре части, по числу сторон света, и придав каждой части своего военачальника. Лишь на битву с Древними решился он сам повести войска, ибо опасность эта казалась самой страшной из тех, что угрожали Юнану со времени его основания.

Было ему в ту пору около пятидесяти лет, он все еще был крепок телом, и рука его была тверда, а взгляд ясен. Как гнутся под порывами ветра деревья и травы, так покорно склонялись перед ним люди. Как земля впитывает струи дождя, так все вокруг смиренно повиновались его приказам.

Увидев короля Огинту впервые на крепостном дворе королевского замка в Фаларисе, Ашурран не могла сдержать восхищенного возгласа. Поразил ее величественный вид короля, и его пронзительный взгляд, и гордая посадка в седле, и искусство, с которым правил он конем. Легко было в нем узнать испытанного в боях воина. А кроме того, сохранил еще король Огинта следы былой красоты, хоть юношеская прелесть давно уступила в нем место зрелости.

Подозвал он к себе Ашурран и разговаривал с ней приветливо, без заносчивости и высокомерия, не скрывая удивления перед ее доблестью, но и не оскорбляя недоверием. Возжелал он своими глазами взглянуть на сожженный Солх; и за три дня поездки не выказывал признаков усталости.

– Если служить королю, то только такому: без скупости, без немощи и без страха. Будь он на двадцать лет помоложе, знала бы я, какую крепость осадить и какое поле битвы выбрать.

Так говорила Ашурран на пиру, сидя рядом с военачальником короля Матолви, после бессчетных кубков, поднятых ими за короля Огинту.

Хмельной Матолви отвечал ей, усмехаясь:

– Ходят слухи, что и сейчас король наш даст фору любому юнцу и на ристалище, и в спальне.

Видно, было что-то в том, как он это сказал; или в том, как смотрел на Огинту, поднимая кубок; или в том, как служил ему всю жизнь бесстрашно и верно, не придавая значения наградам и почестям. Ашурран, не привыкшая скрывать свои мысли, сказала лукаво:

– Теперь понимаю я, почему ты до седых волос не обзавелся ни женой, ни возлюбленной. Слишком ты любишь своего короля, и он один царствует в твоем сердце.

Кровь бросилась Матолви в лицо. Отшвырнул он кубок, и рука его зашарила в поисках рукояти меча. Однако по правилам этикета положено было являться на королевский пир безоружными. Правило такое было введено после многочисленных ссор, во хмелю происходивших, когда крепкое вино ударяло в головы гостям, и порой даже присутствие короля не удерживало их от смертоубийства. Так и Ашурран, верно, пришлось бы скрестить клинки со своим другом, и неизвестно, кто из них вышел бы победителем из этого поединка.

Поняв, что он безоружен, Матолви вышел, не взглянув на Ашурран, только королю поклонился. Ашурран от досады закусила губу, не зная, как исправить положение. Один из сотников сказал ей:

– Большую обиду нанесли твои слова Матолви. Говорят, в юности связывала их дружба более тесная, чем обычно бывает между мужчинами. Став королем, Огинта решил, видно, что продолжать ее не пристало, и отдалил от себя Матолви. Однако тот остался ему предан и во славу короля совершал самые невозможные подвиги. Известно еще, что он просил руки королевской сестры, но король ему отказал. Должно быть, боялся, что злые языки скажут: "Он женился на ней, потому что не мог жениться на нем!" Глубоки сердечные раны Матолви, и говорят, убивал он всякого, кто распускал сплетни про короля или насмехался над их дружбой.

Долго Ашурран не знала, что ей предпринять. Прежде редко приходилось ей сожалеть о содеянном. Тут же и вовсе не чувствовала она вины, ибо неумышленно задела Матолви, желая лишь пошутить, как было принято у них друг между другом. Поначалу надеялась она, что он проспится и забудет о ссоре, как уже случалось не единожды. Но не тут-то было.

Тогда Ашурран явилась к Матолви, держа в руке обнаженный кинжал, и разрезала себе руку, так что закапала кровь.

– Думаешь, ложки крови достаточно, чтобы смыть обиду? – сумрачно сказал Матолви.

Ашурран же ответила ему так:

– Язык мой острее кинжала. Но как заживают раны от кинжала, так пусть заживет и рана, нанесенная моим языком. А вместо крови дам я тебе выкуп добрым инисским вином, которое краснее и слаще крови.

И велела она вкатить бочонок. Лицо Матолви прояснилось, и простил он Ашурран. Тут же выбили они донце бочонка, выпили за примирение и снова были неразлучны, забыв свою ссору.

Вторая встреча Ашурран с драконом из Аолайго

Видя, что усилия ее ни к чему не приводят, Ашурран впала в тоску и лишилась сна и покоя. Забота омрачила ее чело, и не могла она думать ни о чем, кроме мести.

Тогда чародейка Леворхам явилась к ней и сказала так: