"Врата сокровищницы своей отворяю..."

Русла постепенно начали сближаться и сливаться в одно: «семейная хроника» + хроника жизни «Кома­ровки». Кроме того, автор по-новому увидел и историче­ский контекст жизни «Комаровки», крестьянской жизни.

В «хронологическом плане» называются уже и фран­цузская война, и польское восстание, и уничтожение унии...

Заново все начинает переписывать, в толстые тетради (1936—1937 гг.). Тетрадей таких — пять. Это и есть «Комаровская хроника». Какая нам осталась.

М. Горецкий почувствовал, что сам материал со­противляется раздвоению на два русла. И автор по­зволяет ему слиться в одно — в «Комаровскую хронику».

У «Летописца» он берет интонацию, эпически-«бар­кулабовскую». Особенно сильно она звучит в первых тетрадях.

«Поминальница» же отдала «Комаровской хронике» свою семейную интимность. И еще — иронию. Тоже семейную: кое-где стыдливо-ласковую, а кое-где и ед­кую.

Писалась «Комаровская хроника» — пять тетрадей, одна за другой.

Параллельно (и немного вперед) составлялся и «хро­нологический план» (на листах и в школьной тетради). Против каждого года записывались имена, фамилии, события (или оставлялось место, чтобы вспомнить, отыс­кать их в материалах).

Последний год в «хронологическом плане» — 1937. Оставлено место против этой даты — чтобы записывать, что с кем произойдет в текущем году...

Чем дальше продолжалась «Комаровская хроника», тем больше приобретала характер дневника. Эпопея-дневник! Что и говорить — жанр неожиданный. Как, кстати, бывает всегда, когда жанр не изобретают спе­циально и не заимствуют. Когда рожден он большой работой мысли, чувства, таланта, самой жизнью рож­ден.

Летопись народной жизни и личный дневник, семей­ный дневник, сливаясь, переходя одно в другое, и дали невиданный жанр «Комаровской хроники».

Те пять тетрадей, которые составляют «Комаровскую хронику»,— это, конечно, только один из вариантов (последний, к сожалению) произведения, над которым автор еще много работал бы.

Однако не будем фантазировать, что было бы и могло бы получиться в окончательном варианте.

Сейчас возможен и необходим другой разговор.

Что такое те пять толстых тетрадей (а машинописи это — около 400 страниц) — материал для произведе­ния, только материал, или нечто большее? В плане эстетическом.

Об этом и пойдет речь: о художественном звучании, об эстетической содержательности того, что называется «Комаровской хроникой».

Конечно, пять тетрадей «Комаровской хроники» — это не та сюжетно развернутая эпопея, которую длитель­ное время вынашивал М. Горецкий и ради которой собирал материал.

И не то, чем произведение могло бы стать после новых переработок и, возможно, новых открытий-пла­нов, о чем можно только гадать.

Однако мы здесь уже много сказали и о том, и о другом.

Сейчас забудем, что имелось в виду раньше и что могло быть потом.

Будем брать произведение, как оно написалось, какое существует.

Прочитаем те пять тетрадей — как произведение художественное.

Потому что и на этой стадии законченности (или незаконченности — если взглянуть с другого конца) «Комаровская хроника» — действительно художествен­ное произведение. А не всего лишь материал...

***

Незаконченность, незавершенность худо­жественного произведения может иногда воспринимать­ся как эстетическое качество. Со знаком плюс! Поло­жительным эстетическим качеством может стать даже какое-то нарушение формы, частичное разрушение.

Как же найти ее здесь, где застыли

Всюду Паллады, Дианы, Медеи?

Рад я, что ты мне напомнил, Вергилий:

«Еt Verа incessu petuit dea».

Вижу: походкой идет молодою.

Рук нету. Молния, видно, отбила,

Чтоб перед небом и перед землею

Грудь свою ими она не закрыла.

Максим Танк вот так выражает свое эстетическое восприятие того, по существу, грустного, огорчительного факта, что Венера Милосская — безрукая. Говорят, что скульптура утратила руки на том самом поле крестьянина-грека, где ее обнаружили, откопали, когда алчные коммерсанты рвали ее изо всех сил каждый к себе. Возможно, это так, а возможно, это тоже легенда и рук не было давно.

И вот поэт видит ее такой, какая она есть, и другой не представляет. «Изъян» скульптуры для него — неотъемлемое качество ее несравненной, вечной поэ­тичности.

И это, конечно, не одного лишь Максима Танка восприятие. Он лишь нашел свое — удивительно высо­кое и в то же время такое земное! — поэтическое «объяс­нение» безрукости богини красоты: «Чтоб перед небом и перед землею грудь свою ими она не закрыла». Другие почувствуют, и увидят, и подумают, и скажут не так неожиданно.

Но и мы другой Венеры Милосской, с руками, уже не можем, видимо, представить.

Сколько попыток, проектов было — чтобы угадать и «приставить» руки богине. С яблоком и т.д. И все они воспринимались как какое-то кощунство.

Более того: если бы нашли сейчас те отбитые руки и восстановили Венеру Милосскую, какой она и была в самом начале, нам чего-то недоставало бы. Недостава­ло бы... отбитых рук!