Врата судьбы

— В 1915 или 1916 они летали над Лондоном.

— Помню, я как-то пошла в магазин армии и флота со своей старой двоюродной бабушкой, когда поднялась тревога.

— Иногда они прилетали ночью, правда? Должно быть, было очень страшно.

— Не думаю, — сказала Таппенс. — Люди, правда, очень возбуждались. Но цеппелины были не так страшны, как бомбы в последней войне. Впечатление было такое, словно они преследуют вас. Летят за вами по улице и все такое прочее.

— Вам приходилось проводить ночи в метро? У меня подруга жила в Лондоне. Она проводила все ночи в метро, на станции Уоррен стрит, кажется. У каждого была своя станция метро.

— Меня не было в Лондоне в эту войну, — сказала Таппенс. — Мне бы не хотелось проводить ночь в метро.

— Ну, эта моя подруга, Дженни ее звали, она обожала метро. Она говорила, что там очень увлекательно. Знаете, у каждого была своя ступенька. Она была зарезервирована для вас, вы спали на ней, приносили с собой сэндвичи, вещи, разговаривали — в общем, было интересно. Всю ночь что-нибудь происходило. Замечательно, понимаете. Поезда ходили до самого утра. Она говорила мне, что когда война кончилась и — ей пришлось вернуться домой, это было невыносимо скучно.

— Так или иначе, — сказала Таппенс, — в 1914 году таких бомб не было. Только цеппелины.

Но Гвенда потеряла интерес к цеппелинам.

— Я спрашивала вас про Мэри Джордан, — напомнила Таппенс. — Биэтрис сказала, вы знаете о ней.

— Не совсем. Пару раз слышала упоминания о ней, но это было очень давно. Моя бабушка рассказывала, что у нее были чудесные золотые волосы. Она была немка, или, как это у них называется, фройляйн. Присматривала за детьми, что-то вроде няни. Сперва работала в семье какого-то морского офицера, вроде как в Шотландии, потом приехала сюда. Устроилась в семью по фамилии Парке или Перкинс. У нее, знаете ли, был один выходной в неделю, и она ездила в Лондон. Туда-то она и отвозила то, что должна была отвозить.

— Что же? — спросила Таппенс.

— Не знаю, никто точно не говорил. Наверное, то, что она украла.

— Ее поймали на краже?

— Нет, кажется, нет. Ее начали подозревать, но тут она заболела и умерла.

— От чего? Она умерла здесь? Она лежала в больнице?

— Нет, не думаю, чтобы здесь была больница. В те дни не было такой системы здравоохранения. Кто-то говорил мне, что она умерла из-за какой-то глупой ошибки поварихи. Принесла в дом листок наперстянки, перепутав ее со шпинатом, а может, с салатом, или нет, это было что-то другое. Мне сказали, что это был паслен ядовитый, но мне что-то не верится, потому что ведь все знают про паслен — к тому же у него ядовитые ягоды. Так что я думаю, что из огорода принесли листья наперстянки. В них есть дичоксо или что-то такое вроде дичит — и еще что-то, что звучит как гуталин. В общем, что-то очень смертельное. Пришел доктор и сделал, что мог, но было уже поздно.

— В доме было много людей, когда это произошло?

— О, я бы сказала, уйма, — да, у них постоянно бывали гости, как мне говорили, дети, знаете ли, приезжие, горничная, вечеринки. Учтите, сама я точно не знаю. Так мне рассказывала бабушка. И иногда мистер Бодли — котт вспоминает — знаете, старый садовник, который время от времени работает там. Он тогда тоже был там садовником. И сначала обвинили его, но листья принес не он. Кто-то в доме вызвался помочь, вышел в огород, нарвал растений и принес поварихе. Ну, знаете, шпинат, салат и все прочее и — э — наверное, ошибся, не очень-то разбираясь в травах. Кажется, на дознании потом сказали, что можно было легко ошибиться, потому что шпинат и щавель росли возле дичит — и дальше, так что, я думаю, тот человек просто сорвал целый пук, не разбирая. В общем, печальная история. Бабушка говорит, что она была настоящей красавицей — золотые волосы и все прочее.

— И она каждую неделю ездила в Лондон? Естественно, у нее был выходной.

— Да. Она говорила, что у нее там друзья. Иностранка — бабушка говорила, что некоторые считали ее немецкой шпионкой.

— Так оно и было?

— Вряд ли. Джентльменам, судя по всему, она нравилась. Знаете, флотским офицерам и офицерам из шелтонского военного лагеря. У нее там было несколько друзей.

— Она и правда была шпионкой?

— Не думаю. Я имею в виду, моя бабушка говорила, что другие говорили. Это было не в последнюю войну — гораздо раньше.

— Странно, — проговорила Таппенс, — как легко перепутать войны. У меня был один знакомый старик, друг которого принимал участие в битве при Уотерлу.

— Ну надо же. Задолго до 1914 года. У людей были иностранные няни, назывались мамзели и фроляйны — до сих пор не знаю, что такое «фроляйн». Бабушка говорила, она хорошо умела обращаться с детьми. Все были очень ею довольны и любили ее.

— Это, когда она жила здесь, в «Лаврах»?

— В то время он, кажется, не так назывался. Она жила с Паркинсонами или Перкинсами, примерно такая фамилия. Она родом из того места, откуда и пэтти

Ну знаете, в «Фортиуме и Мейсоне», дорогие пэтти для вечеринок. Наполовину немка, наполовину француженка, мне говорили.

— Страсбург? — предположила Таппенс.