Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Мебели много не нужно, в комнате и так два стенных шкафа. Правда, один из них, тот, что ближе к окну, заперт, а ключа нет. Ключ, наверное, потерялся когда-то давным-давно, потому что дверца закрашена горчицей заодно со стенами. Нужно договориться, чтобы рабочие вскрыли, пока они еще здесь, — все равно ведь надо куда-то вешать одежду.

С каждым днем Гвенда все больше чувствовала, что «Холмы» — ее дом. Внизу под окном послышалось знакомое покашливание, и она заторопилась. Фостер, приходящий садовник — не всегда, впрочем, приходивший, — явился-таки сегодня вовремя.

Проглотив остатки завтрака и наскоро умывшись, Гвенда натянула на себя твидовую юбку со свитерком и сбежала вниз. Фостер работал напротив двери гостиной. Это было первое, что потребовала от него Гвенда: спуск на лужайку должен быть именно здесь. Фостер поначалу упирался как мог, доказывал, что «Так ведь и форзицию придется пустить под топор, и телу[209], да и сирень туда же», — но Гвенда была непреклонна, так что в конце концов он и сам признал, что идея не лишена здравого смысла.

Сегодня он встретил молодую хозяйку хитроватой ухмылкой.

— Я гляжу, мисс, — он упорно называл ее «мисс», — вы тут решили устроить все по-старому, а?

— Почему по-старому? — не поняла Гвенда.

Фостер звякнул острием лопаты по каменистому склону.

— Вот, наткнулся сегодня на ступеньки — и знаете, где? На том самом месте, что вы велели расчистить, вот где! Туточки они, значит, всегда и были. Кому-то, знать, помешали, так их землицей присыпали и кустами засадили.

— И совершенно напрасно, — заметила Гвенда. — Из-за этого теперь из гостиной ни лужайки, ни моря не видно. Должен же из окна открываться хоть какой-то вид!

Насчет «вида» Фостер ничего определенного сказать не мог, но в целом он, хоть и продолжал ворчать для порядка, явно смирился с хозяйским решением.

— Я что, я же не говорю, что так хуже. Будет хоть вид какой-то. Да и темно, поди, в гостиной из-за этакой заросли… А все-таки жалко — вон ведь кустищи какие вымахали! Форзиция — одно загляденье, сроду такой красавицы не видал… Ну, сирень еще так-сяк, но эта, гела, — она ведь денег стоит! И пересадить их не пересадишь — большие уже…

— Да, жаль, конечно… Но все равно так гораздо, гораздо лучше.

— Ну… — Фостер поскреб в затылке. — Может, оно и так, кто знает?

— Я знаю, — убежденно ответила ему Гвенда и вдруг спросила: — А кто был прежний владелец дома, до Хенгрейвов? Они ведь прожили в «Холмах» не очень долго?

— Это точно, лет шесть всего — и прижиться-то толком не успели. А до них кто? Сестры Элворти, вот кто. Все четверо незамужние, и все богомолки. Они, правда, Богу молились на свой лад, Высокую церковь не признавали[210]. Одно слово — миссионерки, все бы им язычников обращать. Помню, одно время в доме даже какой-то попик обретался, весь такой в черном… Был у них еще брат — младший, кажется, — но того было не видно и не слышно, сестрицы его совсем заклевали… До них? Дайте-ка вспомнить… Ага, а до них была миссис Финдейсон. Вот та хозяйка так хозяйка бы — ла, люди ее уважали. Я когда родился — она уже тут жила.

— И умерла тоже тут?

— Да нет, умерла то ли в Египте, то ли еще где, — но хоронить все равно домой привезли, так что лежит она, царство ей небесное, на нашем кладбище… Во-о-он ту большую магнолию[211] видите? Это как раз она посадила. И ракитничек вон тот — его еще «золотым дождичком»[212] зовут, и ту пяти… пятиспору[213]. В общем, очень она всякий такой мудреный куст любила.

— Новых-то домов тогда еще и в помине не было, — продолжал Фостер. — Жили по-простому — ни тебе кино, ни магазинов новомодных… Это теперь их развелось ступить некуда, все дома вон вывесками пообвешали… — Тон садовника выдавал извечную стариковскую неприязнь ко всему новому. — Перемены, перемены… — Он презрительно фыркнул. — Сплошные перемены кругом!

— Должен же мир когда-то меняться, — резонно возразила Гвенда. — И в конце концов, появляется же и много хорошего.

— Не знаю, не знаю. По мне, так ничего в них нет хорошего, в этих ваших переменах. — Он махнул рукой в сторону соседнего дома, белеющего в просветах живой изгороди. — Взять хоть этот дом. Раньше тут была лечебница — все рядышком, все удобно. А потом кому-то, видите ли, понадобилось строить большую больницу аж в миле от города. Хочешь проведать больного — топай пешком минут двадцать, или плати три пенса, если автобусом. — Он опять махнул рукой. А здесь теперь школа для девочек, и кому она только нужна. Десять лет как стоит. И меняют, и меняют все без конца… Теперь ведь как делают? Купят дом, лет десять, от силы двенадцать в нем поживут — и поминай как звали. Все мельтешат, суетятся… А чего суетиться? В этаких торопях и куста по-человечески не вырастишь.

Гвенда любовно взглянула на магнолию.

— Миссис Финдейсон не суетилась, — заметила она.